Потом он совсем перестал думать об этом звере, которого вызвал, он просто размышлял, сможет ли после этого – слишком прямого и жесткого контакта – восстановиться, не возникнет ли в нем, как некогда в людях, которых Фоп-фолла слишком «исчерпал», другая личность, не приведет ли этот его «разговор» с мудрой водорослью к потерянным годам… Единственно, что его, вероятно, спасало, так это то, что за время жизни в Храме он почему-то разучился бояться Фоп-фолла, и потому мог даже к такой безрадостной перспективе относиться… неактивно, как бы со стороны, не очень-то и цепляясь за свое умение соображать, думать, бороться и жить в нормальном человеческом сознании.

Он пришел в себя от взгляда, который вперил в него Сатклихо. Тот улыбался, хотя его губы были плотно сжаты и даже побелели от переживаний. Он потрепал Роста по плечу, поднял голову и почти недрогнувшим голосом объявил:

– Я же говорил, он выдержит, – снова посмотрел на Роста. – Ты правильно не боялся его. Если бы хоть на миг усомнился, он бы тебя… Вернее, это получилось бы даже не по его вине, просто вы слились в таком взлете энергий, что… тебя бы разнесло на кусочки, даже мы ничего не смогли бы потом сделать.

– Ну, вы такие изобретательные… Определенно что-нибудь придумали бы, – прошептал Ростик.

– Все прошло, муж, – отозвалась, кажется, больше в ментальном, чем в акустическом диапазоне, Винрадка. – Теперь все будет хорошо.

Рост словно весь заледенел, ничего не чувствовал и очень хотел уснуть… Его тут же раздели, обтерли каким-то киселем, а потом насильно напоили, кажется, первым молоком ящерокоровы. Ростик от него отвык, и вкус показался – не очень, здорово смахивал на денатурированный спирт, размешанный с творогом и аджикой. И как его только маленькие ящеротелята могут пить?

Но сознание очень быстро, едва ли не катастрофически стало приходить в норму. Рост даже осознал, что лежит перед всем почтенным обществом уже даже не в шортах, а вообще, в чем когда-то на свет пришел. Тогда он зыркнул на Еву с Кимом так, что они даже ничего не спросили, удалились, осторожненько задвинув за собой дверь. Сатклихо и Винрадку он стеснялся уже меньше, но все-таки и их попытался прогнать. А когда и это ему удалось, выяснилось, что со всеми этими штанинами он справиться не может, потому что сил в нем не осталось даже на то, чтобы сидеть, не качаясь, как камыш на ветру.

В общем, промучился он некоторое время, и тут в его спальню заглянула Винрадка, вероятно, на правах жены. Она посмотрела на Ростиковы попытки приодеться и лишь тогда вполне решительно, со своим мелодичным акцентом спросила: