– Бросьте негодяев к их демонам! Это приказываю я, отец мщения, Мвимба-Хонго!

Телохранители командарма, топая как слоны, промчались через приемную. Один грубо заломил руки президенту, другой – министру обороны. Почти на весу неся брыкающихся киафу, здоровяки устремились к ковру.

– Стойте! Стойте! – панически заорал Волосебугу. – Нельзя приближаться! Опасно! Назад!

Его никто его не слушал. Возбужденные телохранители, громко ухнув, подняли жертвы над головой и метнули в «окно». Под дикий хохот Черного Шамана «воды» без всплеска поглотили президента и министра. Вслед за этим радужная пленка выгнулась и разродилась двумя извивающимися рукавами. На их концах крутились медленные воронки. Рукава, точно зрячие, протянулись к обмершим телохранителям. С тихим хлюпаньем оба негра были всосаны внутрь. Втянув людей, рукава растворились в «колодце».

Командарм, однако, ни секунды не горевал о потере своих цепных псов. Он занял место посреди зала и широко расставил ноги. Он воздел обе руки к потолку и хищно осклабился. Слева и справа от него замерли Забзугу и Квакваса. Начальник штаба с величайшим почтением держал автомат вождя.

– Президент! – воскликнул Мвимба-Хонго. – Отныне я – президент Дагона!

Увы, торжественность момента была нарушена самым непристойным образом. Два женских голоса, один молодой, другой старушечий, испустили долгий перепуганный визг. Через мгновение к ним присоединились дребезжащие дисканты старейшин и вибрирующий рев Мвере-Биржи. Если бы в зале росли пальмы, они наверняка были бы потрясены этим ревом от корней до кроны.

Вадим стряхнул оцепенение, вызванное зрелищем гибели президента, и повернулся на крик. К Лубилаш медленно, но неодолимо приближалась гигантская гусеница. У гусеницы была бесформенная голова и туго перепоясанное ремнями тщедушное безногое тельце. За ней тянулся след из слизи, крови и клочков грязной ваты. Тварь извивалась, будто только что перерубленный червь, и издавала некие звуки. Прислушавшись, можно было различить повторяющуюся на разных языках фразу:

– Дайте крови, суки! Крови мне, суки! Крови...

Потрясающий Пальмы схватил с подставки ритуальное копье Либубу и растерянно тыкал им в сторону жуткого существа. От широкого наконечника копья до ненасытного нуи было как минимум три метра. Старейшины пятились к стенам все как один. Мать Лубилаш потеряла сознание и валялась на полу.

Один лишь Косинцев не растерялся. Гнев на проклятого кровососа придал ему поистине богатырских сил. Он подскочил к уполовиненному тельцу Ихуси и тремя мощными пинками зафутболил его в круг хухум. Неугомонный труп рыбкой нырнул в бездонные глубины «колодца».