Всё было готово к погребению. Появился офицер, невысокого роста крепыш из разведбата нашей бригады, и с ним наряд бойцов, вооружённых карабинами. Капитан даёт команду, и работяги сноровисто закапывают могилу. Спустя десять минут только невысокий, не более полуметра в высоту, холмик указывает на место захоронения. Вновь звучит команда офицера, солдаты дали в воздух три залпа из карабинов, а мы поддержали этот последний салют в честь павших из своих пистолетов. Капитан с солдатами покинул это место, вслед за ним с лопатами на плече ушли территориалы, и мы остались одни.

Наше тягостное молчание нарушил Исмаил:

— Мне служить всего две недели осталось. Как буду свободен, так на охоту за Геной Симаковым отправлюсь. Сам жить не буду, а гниду эту достану. Матерью своей, которой не видел никогда, клянусь, что убью этого подонка. Если у меня не выйдет, хочу, чтобы им кто-то из вас занялся. Вы как?

— Согласен, надо гада завалить, — подтвердил я. — Если у тебя не получится, я в работу включусь.

— Да, смерть предателю! — Это отозвался Север.

— По-любому, а за своих братков посчитаться надо, — соглашается Бурый.

— Раз так, то пошли собираться, завтра возвращаемся в бригаду.

Такими были эти дни. Прищурившись, я посмотрел на весеннее солнышко, выглянувшее из-за туч, и ещё раз погладил овчарку по голове. Из палатки вышли Север и Бурый с рюкзаками на плечах, и одновременно с ними появился Исмаил-ага, ходивший в госпиталь.

— Как комбат? — Я встал с лавочки.

— Нормально, пытается разговаривать. Врачи говорят, что знахарь пятигорский, который им занимался с самого начала, просто чудо сотворил, и ему не придётся руку отрезать. Для строя он теперь не годен, но жить сможет вполне нормально. Теперь ему главное отлежаться, слишком много крови потерял и контузия сильная.

— А сам-то он что говорит?

— Речь у него ещё нечленораздельная, но я ясно разобрал слова «удача» и «рад».

— Что обоз?

— Только нас и ждут. Пошли.

Рюкзаки на плечи — и вперёд. Конный обоз, пять десятков телег, отправляющийся в Конфедерацию, в самом деле уже был готов отправиться в путь. Мы заняли места на одной из повозок, раздалась команда старшего колонновожатого, которому здесь все подчинялись, и мы направились домой. От всего батальона, не считая раненых по госпиталям и тех, кто был в Павловской, нас оставалось четверо, и для нас четверых война была окончена. Настроение не очень, и радоваться особо нечему, но нам повезло, мы выжили и хотели жить дальше, мы были молоды, и перед нами была вся жизнь.