И когда их зажали в тесном углу, Косяк стал понимать, что это конец. Твари казалось прыгали со всех сторон, он едва успевал разваливать на части одну пару как появлялось три четыре, и все норовили его обойти и впиться в беззащитных жертв, скрытых стеклянным пологом. И ревя бешеным зверем, выбрасывая истекающую туманными потеками трупы чудовищ в глубь наседавшей стаи, вдруг почувствовал за спиной грохот обрушившейся стены. С ужасом лопнувшей внутри струны неотвратимой беды коротко оглянулся, с недоумением смотрел на образованный завал. То, что он считал незыблемыми твердыням, стенами закрывающими тылы, было обрушено разъевшими огромные дыры щупальцами, и сейчас на месте где стоял дед и патрульная высилась гора поблескивающих глыб информационного массива не выдержавшего натиска разрушительных вирусов, и рассыпавшихся на отдельные фрагменты.

Взревев раненым зверем Косяк метнулся к завалу, рубя щупальца почувствовал как в него одновременно впилось несколько пастей, пытавшихся разжевать его броню, не глядя отмахнувшись, Косяк получил увесистый удар в плечо. И понимая, что его могут задавить числом, взметнулся к небу черным смерчем, набрав высоту закрутившись волчком разметал вцепившихся тварей, и резко спикировал к ровный шеренге бело синих фигур, с холодным любопытством профессионалов рассматривающих ход сражения. Врубившись в землю тяжелым астероидом, и широко раскинув руки, тормозил падение вместе со сдираемым пластом булыжников площади. Поднявшаяся волна обрывков реальности, перемешанная с останками тварей, поглотила опешивших рейдеров волной цунамного вала.

И не давая времени на опомниться, Косяк ревел мамонтом, рубил раскаленными клинками, рвал спешно воздвигаемые защиты в клочья, ломал руки и выворачивал шеи, стремился уничтожить всех и вся. И одновременно плакал. Плакала та часть души, о которой он уже и не вспоминал. Там где хранились воспоминания детства. Родителей и смеющегося деда. Его детских обид и восхищений рассказами деда. Это умирало и плакало. От обиды. От горечи потери. От бессмысленности всего происходящего.

А на ее место заполнялось ненавистью. Ненавистью ко всему происходящему. Черной, злобной и не прощающей ничего и никогда!

Раскапывая завал клинками, с криком ворочая не подъемные глыбы, и трепетно расчищая руками, еще хранивших обрывки бело синих лоскутков, Косяк, ревел белугой, надеясь на чудо. На спасение. А вдруг они живы, забились в какой-то завал, и там ждут его помощи?!

Последняя глыба с искрившимися изломами, поддалась на рывок и Косяк устало упал на колени. Бережно переворачивая патрульную, что до последнего выполнила свой долг, отдавала все свои знания и умения для спасения чужого человека, и погибла на чужой войне, Косяк смотрел в изуродованные полиморфом контуры тела, и расплывающегося потеками искажений лицо. Глаза еще жили. Наполненные мукой и страданиями от проникающего в сознание парализующей алгоритма, въедавшегося в каждую клетку раствором кислоты, и выжигающем сознание трясиной мучений.