— Я — дома, — философски отозвался бывший священник. — Перед нами сотни дорог. Любая годится.

— А вдруг мы опасны для общества? — не унимался рыжеволосый парень. — Может, нам нельзя вот так, свободно, разгуливать по стране?

— Хочешь — сдайся властям, — хмыкнул Марат. — Но попозже, когда мы все исчезнем отсюда. Только, боюсь, тебя упрячут в психушку. Ну прикинь, ты придешь и скажешь: «Ребята, я мутант!» Они покрутят пальцем у виска. В самом благоприятном случае спросят: «Чем докажешь?».

— Ну, — задумался Клоков. — Я… меня на корабле укачивать перестало. Да! Факт! Надо подумать… Может, еще чего?

— Знаешь, Димон, — Марат понимающе улыбнулся. — Ты лучше перестань голову этой хренью забивать. Уж если неймется — напиши книгу фантастическую. Роман. Расскажи, как все было. Может, найдется добрый человек, и ее опубликуют?

— А я точно опасен для общества, — вдруг подал голос Лишнев, долго молчавший. — Да! Я опасен для общества! Для той его части, что заперла нас в лагере. Что издевалась над Любой и Зинаидой. Что гоняла нас по сопкам. Я возвращаюсь, парни!

— Что-о-о?! — в один голос воскликнули Клоков и Доценко.

— Прости, святой отец, — Лишнев подошел к Фокину, ссутулился, так, что бывший священник и бывший спецназовец стали чуть ли не одного роста. — Ты вчера хорошую историю рассказал. «Я перенес и поставил, а ты до сих пор несешь». Я запомнил. Да только не научился так жить. Не могу я забыть, как Любаня на колючке висела. Глаза ее не забыть: «Отомсти!» Должок за мной…

— Костя, — мягко ответил священник. Казалось, он ничуть не удивился. Словно заранее был готов к тому, что именно так поступит Лишнев. — Костя, ты, пожалуйста, о том подумай, что мог с другой стороны оказаться. Подался бы не в бурильщики, а в охранники — и был бы на стороне ликвидаторов Смердина. Жизнь временами страшные шутки с нами играет.

— Да, святой отец, — Лишнев криво улыбнулся. — Я мог оказаться на той стороне! Запросто…

Он отошел чуть в сторону, глянул на железную дорогу, что вела к людям. Помедлил. Круто развернулся.

— Но я оказался с этой стороны!

Товарищи молчали.

— Я ухожу обратно в сопки, чтобы найти Смердина. Не осуждайте!

Никто и не думал произносить слова упрека. А Лишнев не мог не высказать то, что наболело.

— Марат! Помнишь, на острове ты рассказывал про солдата, которого изнасиловали враги? Его бросили умирать, а он выжил. И потом каждую ночь, с ножом, уползал за линию фронта. Под утро возвращался, руки по локоть в крови… Помнишь? Вот и мне пора. За линию фронта. С ножом.

— Смердин далеко не главный, — вырвалось у Димы. — Те, кто за всем этим стоят, высоко забрались. В Москве они.