— Пес? — со скрипом произнесла она больным горлом. — Пес, это я.

Она перевернула слугу. Он никогда не отличался особой красотой, однако теперь той осталось еще меньше. Октавия схватила дрожащую руку и крепко сжала ее.

— Устал, хозяйка, — его голос был таким же слабым, как и у нее. — Спасибо, что дали мне имя.

— Пожалуйста, — у нее на глазах были слезы. Она плакала по мутанту-еретику. Ох, видел бы ее сейчас отец. — Спасибо, что заботился обо мне.

— Тут темно. Темно, как на Нострамо, — Пес облизнул разбитые губы. — Дождь, хозяйка, — тихо усмехнулся он.

Октавия стерла свои слезы с покрытого шрамами сморщенного лица, но он был уже мертв.  

XXVI  ПОСЛЕДСТВИЯ

XXVI 

ПОСЛЕДСТВИЯ

Узас повернулся к открывающейся двери. Он стоял в центре камеры, уставившись в стену и думая о запахе крови, о том, как она ощущается на лице и пальцах тонкой масляной пленкой, и о жгучем, вызывающем привыкание, тепле ее горькой сладости на деснах и языке. В этом вкусе, в этом ощущении и в этом запахе крылось имя бога. Бога, которого он ненавидел, но славил за обещание силы.

— Я знал, что ты придешь, — сказал он стоящей в дверях фигуре. — После Виламуса. После того, что ты сказал в крепости. Я знал, что ты придешь.

Его брат вошел в маленькую комнату — аскетичное эхо принадлежавшей Узасу пустой каюты на «Завете». В самом деле, чтобы воссоздать такое отсутствие комфорта, особых усилий не потребовалось. Не хватало только горы черепов, костей и старых свитков в углу.

— Я его не убивал, — пробормотал Узас. — Это имеет значение?

— Имело бы, будь это правдой.

Узас ссутулился. Обвинение вызвало в нем злость, однако в эту ночь в его жилах не было подлинной ярости, не говоря уж о гневе. На этот раз он не трясся и не проповедовал. В нем этого не было — какой смысл бунтовать против неизбежного?

— Я не убивал Аркию, — сказал Узас, очень тщательно подбирая каждое слово. — Говорю тебе в последний раз, Талос. Делай, что хочешь.

— Аркия был последним в длинном, очень длинном списке. До него были Кзен, Гриллат и Фарик. А до них Ровейя. А до нее Джена, Керрин и Уливан. Ты прорубал себе дорогу сквозь экипаж «Завета» больше века, и на тебе лежит вина за гибель Третьего Когтя. Я не позволю тебе так поступать на «Эхе проклятия».

Узас усмехнулся.

— Я виноват в каждом убийстве, которое когда-либо случалось на освященных палубах «Завета», да?

— В каждом? Нет. Однако на твоих руках кровь многих из них. Не отрицай.