— Значит, ты в авангарде?

— Прилетел специально, чтобы завести старье на местной верфи, — ответил Диззи. — У меня есть волшебная палочка. Бетти будет ревновать.

Именем «Бетти» он называл свой потрепанный бур.

— Она поймет, — возразил Дом. — По механизму в каждом порту, да?

Берни придвинула к столу еще два стула, чтобы девочки — Тереза и Маралин — могли сесть. Они были близнецами, им было самое большее по шестнадцать лет, и они озирались с бессмысленным, испуганным выражением, характерным для детей, постоянно переезжающих с места на место и не знающих, что такое безопасность. Дом представил себе жизнь, которую они вели в хижинах бродяг до того, как их отца призвали в армию. Он только сейчас понял, как сильно они голодали — настолько сильно, что Диззи даже решил пойти в солдаты, чтобы обеспечить им еду. Они выглядели как хорошие дети — чистые, опрятные, длинные рыжие волосы были собраны в «хвосты». Теперь, по крайней мере, они смогут начать новую жизнь.

— Я принесу тебе пиво, — сказал Дом. — И сок для твоих дам.

Эллен, женщина, распоряжавшаяся в баре, которая только что радостно и ласково улыбалась Дому, опустила голову, явно охваченная раздражением и смущением одновременно.

— Еще пиво, пожалуйста, — попросил Дом. — И у вас есть что-нибудь безалкогольное?

— Их нельзя сюда приводить, Дом.

Он решил, что она имеет в виду девочек. Конечно, они были еще слишком малы, чтобы сидеть в барах Хасинто, но он решил, что местные не придерживаются строгих правил.

— Извините, я забыл о возрасте.

— Не в этом дело. Вы знаете наши правила насчет таких, как они.

— Каких это «таких»? — Горло ему словно сжала ледяная рука. — Солдат?

— Вы понимаете, что я хотела сказать. Бродяги. — Она понизила голос. — Слушайте, я вижу, что он в форме, но… мы же понимаем, кто он такой. Им придется уйти, ему и девочкам, пока не начались неприятности. Ему еще повезло, что никто не пристрелил его, едва он появился в городе.

Бар представлял собой длинное помещение с низким потолком, больше похожее на заводскую столовую с разномастными бокалами и стульями, чем на злачное место. Дом внезапно сообразил, что все присутствующие смотрят на него и слушают разговор с барменшей.

— Он не бродяга, — произнес Дом. — Он солдат, как и я. А если он солдат, то его дети — это дети солдата.

В помещении воцарилась странная тишина. Это было не просто отсутствие шума. Тишина была неестественной, как будто время остановилось, — люди напрягли мышцы, задержали дыхание, забыли сглотнуть слюну. Дом обернулся, чтобы посмотреть, что надвигается на него. У него было именно такое чувство: что-то надвигалось. Перед ним, конечно, была не разъяренная толпа, как случалось иногда в барах, когда он жалел о своем решении заглянуть выпить; но ненависть словно повисла в воздухе.