Впрочем, Речел была только исполнителем чужой воли и прямой ответственности за происходившее не несла. К тому же ее прошлые любовные связи его мало интересовали. Он просто не мог забыть все то, что было между ними  в последнее время. Совсем другой была роль двойняшек. Они не были простыми исполнителями вроде Речел. Они вместе с Теодоракисом и своей матерью стремились достичь, каких-то целей. Вот этого Дик и не  мог ни понять, ни простить.

      Цель, которую ставили перед собой «Жрецы» и все, что они делали, превращалось в чудовищное надругательство над попавшими в их сети людьми. Потомки известных родов  попадали  в  поле  их  внимания  редко, чаще жертвами становились самовлюбленные интеллигенты, возомнившие о своем высоком предназначении и легко попадавшие в ловушки «Посвященных».

      Для Дика не было секретом, что родовитый аристократ Дуглас Макдедли ненавидит высшие слои английского общества. Защищенные древним законодательством и такими же замшелыми  традициями. Защищенные богатством, которым владели, и тесными связями с сильными мира сего, они казались неуязвимыми. И вот Дугласу представилась редкая возможность поставить снобов в такое же положение, в котором оказывались все жертвы Теодоракиса и его подручных.

      Дик увидел все происходящее в последнее время совсем с другой стороны. Он впервые почувствовал себя по- настоящему защищенным от чар роковых красавиц. Более того, у него появился шанс самому встать вровень с ними. Чувства мести не было, но заставить их самих почувствовать боль которую они приносили другим, требовала справедливость.

      Решение «Дяди»  расплатиться со «жрецами» за содеянное «их же монетой», поставить  в положение их же жертв было понятно, и многое теперь зависело от Дика. Необходимо было на максимально долгий срок задержать «гостей» на острове. По крайней мере, как можно дольше поддерживать у них иллюзию, что на острове они находятся добровольно. 

      Впрочем, Дику дали право выбора, но выбор был не велик.  Можно было отказаться, но тогда ему пришлось бы полностью прервать отношение с де Гре. Принять предложение «Дяди»? Но это означало, что он сам становился похожим на них, и это тревожило.  Несовместимость того, что он теперь знал о них  и  этих  прекрасных  лиц,  таких чистых и спокойных?  Как будто не было за ними цепи преступлений, и даже смерть не наложила тени на это спокойствие? Вопреки всему не хотелось верить очевидному. Хотелось предупредить их. И все-таки приходилось молчать,  зная, что  миновать  уготованной  им участи они были не должны.