— Перестань!

— А… — Легкая обида в голосе. — Но мне нравится так называть…

— А для меня это как пенопластом по стеклу, понимаешь? Я ж просил…

— Что такое «пенопласт»? Хорошо, хорошо, Дан… Вот, теперь я забыла, что хотела сказать!

— Значит, не важно, раз так быстро забыла.

Оказалось, что для нее это все-таки важно. Помолчав, Ната прошептала:

— Я бы хотела умереть раньше тебя.

Дан поморщился в темноте. Ната ждала реакции, но он молчал — что тут скажешь на эти женские глупости?

— Да, раньше, и чтобы в твоих… чтобы ты при этом обнимал.

— Хотела сказать «в твоих объятиях»?

— Да… в объятиях.

Дан почувствовал, что она улыбается. «Объятия» — этакое книжное слово, которое Ната вряд ли произносила хотя бы раз до знакомства с ним.

— Да, чтоб не просто обнимал, а чтоб в объятиях. И когда я буду умирать, чтоб ты был со мной, чтоб тебя я видела последним. Тогда бы я… тогда бы было хорошо, ты понимаешь?

— Хотела сказать «тогда бы я была счастлива»…

Обычно он понимал ее лучше и быстрее, чем она себя, но в этот раз пришлось призадуматься. Скорее всего, «объятия» для нее означали единение — единую плоть. Ну да, это он тоже ощущал… то есть ощущал, что этого нет. Даже лежа в постели, в темноте, тесно обнявшись, дыша в унисон, они не были единой плотью. Он, во всяком случае, и в самые трепетные, интимные моменты был отдельно, сам по себе. А она чувствовала это.

— Чтоб, если я буду умирать, ты был так близко… как…

— Ближе к тебе, чем воздух в твоей груди?

— Что?

— Говорю, чтоб я был ближе к тебе, чем кровь в твоем сердце? — Он подождал с надеждой. — Нет? Это метафора. Очень близко к тебе, так близко, что…

«Нет, это не для нее. Зачем я столько тяну?..»