В Вавилон была налажена чёткая социальная и административная структура. В Вавилоне, со слов Ковальского, никто никого не принуждал. Адаптацией новеньких специально занимались, пристраивая из к наиболее подходящему для них делу. Конечно, многого Владислав недоговаривал, но было понятно, что у этой колонии имелись свои козырные карты. Тот же Калдрон, уничтожался каждую  большую игру и возникал заново в ином обличье.

Жители колонии подчинялись четким правилам, которые называли законами и не погрязли в анархии, как это было в других местах. В общем, как говорил  Владислав: «Именно в Вавилоне человек, еще продолжал оставаться человеком». Это подтверждала история того, как его группа попала на арену.

Вавилон, как и все колонии людей и чужих был обречен на ежемесячную кровавую дань арен. Только здесь люди подошли к этому вопросу с большим умом. На арены отправляли не слабейших, обрекая их на смерть, а устойчивые группы, которые показывали с самой лучшей стороны при сборе живого.  С одной стороны это ослабляло колонию, но с другой, позволяло получать, в случае выигрыша более сильных и ловких войнов, которые лучше всего могли применить специализацию. И в Вавилоне было очень много людей, которые вернулись с нескольких арен.

Конечно, Кровавое плато было особым местом, куда не хотел попасть никто, и здесь группу Владислава разбавили десятком проштрафившихся (в Вавилоне были и такие), но все же ее костяк составляли бывалые ребята, побывавшие не в одном рейде. А Поль, так вообще, прошел две арены и обладал просто огромным опытом.

Владислав говорил мягким, располагающим к себе тоном. Мне хотелось верить, что не все колонии людей представляют такой ублюдочный мирок, как Калдрон. Но что-то меня останавливало, буквально хватало за руку. Не бывает такой сказки. А верить хотелось, очень хотелось.

Через некоторое время начали приходить наши товарищи по несчастью. Пари или Мартин приглашали их в зал, где предлагали сеть за один из столов и немного подождать. Когда набирался с десяток человек, перед ними выступали Поль или Владислав и рассказывали о положение вещей. Самым распространенным чувством на сообщение о том, что придется драться с бородавочниками - было отчаяние. Одна немолодая женщина даже забилась в истерике, и я ее сразу же отнес в категорию «не бойцы».

Людей становилось все больше, и мои новые знакомые закружились в водовороте неотложных дел, разъясняя, успокаивая, а где и покрикивая. Постепенно начала вырисовываться группа людей, которые не видели свое положение совсем уж безнадежным. Как-то само собой получилось, что такие недрогнувшие духом, стали группироваться ближе к входу за нашим и соседними столами. Я смотрел на Ковальского, в его суете, мне что-то не нравилось. Я себя убеждал, что он просто хочет выжить и проявляет, недюжие организаторские способности, но все равно осадок оставался.