Может, это был аффект, стресс, амок, состояние вне себя от неожиданности, когда человек не отдает отчета в своих действиях; что если это вышло помимо желания, если так вырвался его страх — страх сильнее рассудка?
— Он не хотел меня бить, — зашептала Марсель, глядя сквозь Клейна. — Ведь не хотел… Что-то случилось… такое, когда кажется, что бредишь…
— Да… — тяжело вздохнул Клейн.
— А вы… как ты вошел?
— Мы охраняем вас, барышня. Мы следили, чтобы вас никто не обидел.
— Вы шпионили за мной? все время?
— Ну, в общем… да. Но иначе бы вас сейчас допрашивали ребята в мундирах.
— Но почему? Я ничего не сделала.
— Это бы вам пришлось доказывать…
— Что доказывать? я же в самом деле…
— Ну, к примеру, что вы не пытались убить сьера Людвика. Не знаю, что бы он наговорил в полиции: что вы на него бросились с рожком для ботинок или с чем потяжелей — в прихожей всегда найдется, с чем напасть…
Слезы опять закапали, срываясь с мокрых ресниц:
— Он не говорил этого!
— Неизвестно, что он вообще мог сделать. Если бы ему удалось вытащить вас из дома и вы бы своим криком привлекли внимание соседей — то и подумать страшно, чем бы это закончилось. И для вас, и для отца…
Марсель опустилась обратно на подушки, закрыла лицо ладонями. Клейн мысленно прикинул, на каком этапе сейчас противостояние эмоций и успокоительной микстуры — должно быть, опиум еще не переборол, если она опять начала всхлипывать… сильное было потрясение, если до сих пор открывает переживаниям путь наружу…
— Вот такие дела, — Клейн сложил руки на коленях.
Помолчали… Микстура уже торжествовала — Марсель сделалось все равно.
Она нарушила запрет. Ей следовало оставаться по ту сторону, в безлюдных городах загробья, где дьяволы разъезжают на элитных авто, а ангелы в небе парят на боевых вертолетах. Там она себя посторонней не чувствовала. А здесь…
Отцу все было ясно: мертвые не возвращаются, и кто она ни будь — злой дух, фантом или маньячка, отождествившая себя с его умершей дочерью, — от нее надо избавиться.
— А он где сейчас? — каким-то чужим голосом спросила Марсель.