Мэри пожала плечами.

— В идеале «александровцев». Или «мининцев». А так — кто ближе, у меня на борту пятьдесят два в морге, тридцать два в лазарете и пять в гибернаторах.

— У тебя на борту? — сузил глаза мгновенно уловивший нюанс генерал, отбрасывая в сторону протокол. — Именно у тебя?

— А! Вы не в курсе, конечно. Рудин-то того… арестован, короче. Капитан первого ранга Максимов погиб. Принять командование кораблем пришлось мне.

На обычно невозмутимом лице Василия Андреевича возникло сложносочиненное выражение, интерпретированное Мэри как «Час от часу не легче!».

— Так. Предлагаю следующее. Я сию минуту организую трехстороннюю связь. Думаю, его величеству новости понравятся, а кроме того, пусть приказ… м-м-м… — он вгляделся в коммуникатор и кивнул. — Пусть приказ на выдвижение «Мининской» эскадре отдаст Верховный главнокомандующий. Пока это еще Адмиралтейство раскачается…

«Я сейчас не доверяю никому», слышала в интонациях Зарецкого Мэри и была полностью с ним согласна. Она тоже никому не доверяла сейчас. И исключение из цепочки переговоров лишних звеньев всячески приветствовала. Однако пока все складывалось удачно. Даже удачнее, чем она смела надеяться.

А когда в ответ на ее сообщение о присутствии на борту «Москвы» съемочной группы Василий уважительно покрутил головой и пробормотал: «Ну, сильна!», она почти совсем успокоилась.

И возможность не участвовать в беседе Константина с отцом, братом и Зарецким восприняла почти как благословение. Она устала. Очень. И надеялась, что теперь у нее будет возможность хоть чуть-чуть побыть просто женщиной. Пусть даже и не имеющей возможности связаться с детьми: по окончании беседы великий князь подтвердил запрет на связь до прибытия эскадры.

Дейв Карнеги развил на борту «Москвы» самую бурную деятельность. Помогали ему в этом благом начинании три убийственной красоты ассистентки, четыре оператора и хмурый, сосредоточенный техник. Обычно Мэри с удовольствием наблюдала за работой профессионалов (в какой бы области ни проявлялся профессионализм), однако сейчас энтузиазм репортера утомлял до последней степени.

Карнеги готов был играть по правилам и держаться в рамках, но только при условии, что правила ему известны, а рамки обозначены. Вот именно этим — объяснением правил и предельно четким обозначением рамок — Мэри и пришлось заниматься, причем на бегу. Постоять на месте хоть минутку Дейв был не способен по определению, это она помнила еще с процесса над Монро.

Пришлось сразу зайти с козырей, и это подействовало. Стоило ей сказать, откуда пришла «Москва» в Зону Сигма, и предъявить соответствующие записи, как случилось практически невозможное: Дэвид Лоренс Карнеги остановился и замолчал. Он молчал минуту. Две. Три. Приоткрыл было рот, со стуком захлопнул его и еще пару минут помолчал. Потом дрожащим от возбуждения голосом вопросил, не впаривают ли ему какую-то туфту.