— Что ж вам, и в самом-то деле, не посторониться было?

— А чего ж я в своей деревне кого-то сторониться должен?! — снова взъерепенился опрашиваемый. — Понаехали тут всякие… дачники, чтоб им подавиться. Денег у себя в городах наворовали, страну развалили — теперь, суки, выделываются, машин накупили, домины-хоромины. Вот хоть ту же Капустиху взять, я ведь ее с детства, ну, пускай, с юности, знаю — ну всегда была дура дурой. Толком и не училась нигде, а сейчас, смотри-ка — три магазина у нее? Ну, с чего такое счастье?

— Видно, работала много…

— Эта ленивица-то? Ха, тоже, нашли работницу, гражданин начальник. Где что плохо лежит — тянула — это да!

— Так вы, значит, признаете, что оскорб…

— Никого я не оскорблял!

— …что ругались матом.

— Матом — да, ругался. Мало еще этой суке! Вот, я смотрю, командир, ты тоже пешком ходишь?

— Хочу на авто ссуду взять…

— Хха… ссуду. А таким гнидам, как Капустиха и муженек ее — гнус, — никаких ссуд не надо. Все уже готовенькое, у народа украденное… — Судя по всему, Горелухина потянуло на лирику, нелюдим нелюдимом, а, видать, все же хотелось хоть иногда выговориться, хоть даже и вот — участковому. — Ты сам-то посмотри, лейтенант, что кругом творится! Глянешь на заправке — такие девочки-мальчики за рулем всяких там «лексусов». И что эти сопляки-соплюшки такого в своей короткой жизни сделали? Заработали? Шнурки мои не смешите!

— Так, наверное, родители им купили.

— Во-во — нате, чадушки, играйтесь. Расстреливать таких ворюг-родителей надо, и чем больше — тем лучше.

Михаил даже улыбнулся: с политическими взглядами гражданина Горелухина все обстояло более-менее ясно.

— Так… — участковый наконец закончил писать. — Прочтите… здесь вот напишите — «с протоколом согласен» или «не согласен».

— С протоколом не согласен, — выводя ручкой, вслух бормотал Геннадий Иваныч. — Матом ругался, но не оскорблял. Все?

— Все. Тут вон, в уголке распишитесь.

— Так я же… А, ладно.

Поставив раскорявистую подпись, Горелухин поднялся с досочек и, закурив, направился к собственным воротам. Спрятанная во дворе собака снова залаяла — только теперь уже не со злобой, а преданно-радостно, видать, почуяла таки хозяина.

Ратников хотел было подождать за сарайчиком, пока Димыч уйдет, да потом махнул рукою — чего прятаться-то? Вышел:

— Здоров еще раз, Дим-Димыч! Как служба?