И вновь не стал Черт спорить — и отказываться не стал. Про себя же решил, что прав приятель его Жан-Поль Сартр. Захотел черт Фионин гонор свой показать, с гостя спесь сбить, а ведь доброе дело сделал. И водки поднес, и поведать о здешнем житье-бытье не откажется. Иначе зачем приглашал?

И в самом деле. Как выпили, как котлетами холодными зажевали, приосанился черт Фионин, платком батистовым губы вытер:

— Ну, слушай! Чего прежде было — забудь. Раньше ты волю свою показывал да Месяц с небес перед Рождеством воровал, теперь же — зась! Наша теперь воля!..

Не выдержал Черт — улыбнулся. Славная была история с Месяцем, ох славная! Даже теперь вспомнить приятно. Ведь это только кажется, что Месяц с небес легко добыть, если ты черт, конечно. Хитрое оно дело, не всем чертям доступное.

— И про Рождество забудь. Нет теперь Рождества — и Велик-дня нет, и Петрова поста разом с Великим. Порядки теперь здесь наши, пекельные. Никаких тебе ведьмовских шабашей, никаких опыров с одминами. Были — и нету! А какие остались, строго живут, по патенту работают, не самовольничают. Потому что души теперь тоже целиком — наши. У кого хотим, у того отнимаем, и не иначе. Понял ли?

— Понял! — кивнул Черт, немало удивляясь. — Что ведьм с прочими скрутили, ясно. И что души ваши целиком — тоже. Но с Рождеством-то как вышло?

Сам же думает: болтай, мол, Фионин, болтай! Никогда ты умом своим чертячьим не славился. Чеши языком длинным!

— А календарь о восемнадцатом годе зачем меняли? — заухмылялся черт Фионин. — Календарь поменяли, а праздники все в прежние дни оставили, по старому стилю. Вот и нет теперь в них силы!.. Ну, не это главное. А главное, что первым у нас в районе гражданин Сатанюк. Скажет — орденом тебя наградят, скажет — шкуру на ранцы школьные сдерут. Он и среди нас, чертей, первый — и среди людей тоже. Потому как прятаться нам, чертям, сейчас не резон, напротив. Так что слушайся во всем да приказы выполняй. Вот Рождество отмененное отгуляем и поставим тебя, лишенца, веревки висельникам подавать. Забудешь о своем Париже, ох, забудешь!

Совсем скверно Черту стало. Понял: и такое сделают. А главное, знал он черта Сатанюка, что ныне «гражданином» именуется. Довелось встречаться! Да так, что и без новой встречи обойтись вполне можно.

Поглядел на него черт Фионин, лапой пухлой по плечу похлопал:

— Понял? Вижу, понял! Ну ладно, живи — пока! А мне на бюро райкома пора, списки там утверждать станем. На таких, как ты!..

С тем и откланялся. То есть кланяться, конечно, не стал, даже кивнул еле-еле.

Вышел Черт на улицу, чемоданчик свой фибровый в руке пристроил — да и побрел куда глаза глядят. Идет, а сам вновь о приятеле своем Сартре размышляет. Вот ведь как выходит! Вроде доброе для них, чертей, дело случилось: и Рождества уже нет, и черт знакомый на хуторе, что ныне райцентром обернулся, верховодит. В прежние дни, когда любой казак мог молитвой припечатать, о таком и не мечталось. Казалось бы, хорошее дело! Вот только почему-то все больше о веревке намыленной думается — и не чтобы висельнику ее подать, а чтобы себе оставить.