Я однажды прямо спросил капитана, как он рассчитывает изловить Левушку. И капитан показал мне график, из которого явствовало, что активность Левушки идет на убыль. Раньше он, видите ли, изготовлял в среднем четыре-пять статуй в день, а теперь — одну-две.

— Не век же ему забавляться, Павел Иванович, — сказал мне капитан. — Думаю, надолго его не хватит. Скоро он заскучает совсем и придет в этот кабинет сам…

Довод показался мне тогда убедительным, но сегодня, после утренней встречи, я уже не надеюсь ни на что.

С какой стати Левушка заскучает? Когда ему скучать? У него же ни секунды свободного времени, ему же приходится постоянно доказывать самому себе, что он значителен, что он — «не просто так»! И он будет громоздить нелепость на нелепость, один монумент на другой, пока не наберется уверенности, достаточной для разговора с Татьяной. Или с учеными. Или со следователем. А если не наберется?

И главное: никто, никто не желает понять, насколько он опасен!

Я не о материальном ущербе, хотя тонны розового туфа, конечно же, влетели городу в копеечку, и еще неизвестно, на какую сумму он угробил мрамора.

Я даже не о том, что Левушка рискует в один прекрасный день промахнуться, телепортируя, и убить случайного прохожего, отхватив ему полтуловища.

Лев Недоногов наносит обществу прежде всего моральный урон. Подумайте, какой вывод из происходящего могут сделать, если уже не сделали, молодые люди! Что незаслуженная слава — тоже слава, и неважно, каким путем она достигнута?

На глазах у детей, у юношества он превращает центр города в мемориал мещанства, в памятник ликующей бездарности, а мы молчим!

Я знаю, на что иду. Сегодня со мной поссорилась жена, завтра от меня отвернутся знакомые, но я не отступлю. Я обязан раскрыть людям глаза на его убожество!..

Я выхожу в кухню и надолго припадаю к оконному стеклу. Там, в просвете между двумя кронами, возле песочницы, я вижу статую. Мерзкую, отвратительную статую с обрубками вместо рук, и на правой культе у нее, я знаю, процарапано гвоздем неприличное слово…

…Плешивый, расплывшийся — ну куда ему в монументы!.. И фамилия-то самая водевильная — Недоногов!..

Я отстраняюсь от окна. В двойном стекле — мое двойное полупрозрачное отражение. Полное лицо сорокалетнего мужчины, не красивое, но, во всяком случае, значительное, запоминающееся…

И я не пойму: за что, за какие такие достоинства выпал ему этот небывалый, невероятный шанс!.. Почему он? Почему именно он?

Почему не я?

Щелк!

Щелк!

В психиатрической клинике меня встретили как-то странно.