Дежурный по корпусу выхватил из кобуры пистолет:
– Всем в сторону! Стоять!
Андрея потянули за шиворот и опрокинули на спину. Под левую лопатку впилось что-то твердое и острое, а когда попытался встать, больно ударился коленом о трубу. Но Маныча из виду не выпустил, наблюдая, как он двигает руками, с хрустом выгибая локти под углами, непредусмотренными природой человека. Как поднимает голову, озираясь, поблескивая в сумерках котельной бельмами глаз.
– Стоять! – Капитан давится криком, его руки дрожат. – Не двигаться!
Маныч перевернулся и приподнялся на коленях.
Первый же выстрел уложил «покойника» обратно на живот. А через секунду пальба из пистолетов слилась в автоматную очередь. Это подключились к расстрелу начмед и его помощник. И вдруг хлынула тишина.
«Патроны кончились», – понял Андрей, стараясь отодвинуться подальше: Маныч все еще шевелился! Охранники деловито набрасывали на него кусок брезента.
– Чего уставились, дауны? – зашипел начмед. – Заворачивайте и ургентно в топку.
– Живее! – перевел капитан. – В топку, в топку его!
«Как же так? – потрясенно думал Полозов. – Три обоймы…» Он все еще сидел в стороне от всех. Боль в колене и спине не позволяла поверить в сон. Но и реальностью происходящее быть не могло.
Даже под брезентом Маныч не сдавался, его тело пыталось жить: выкручивалось и билось. Кореец Тян коснулся ладонью заслонки и зашипел, выронив конец скатки.
Ему на помощь бросились медики:
– Запихивайте, запихивайте!
Когда люк топочной закрылся, Полозову стало легче. Но ненадолго.
– А с этими теперь что делать? – хмуро спросил старший конвоя.
Капитан уставился в лицо Андрею, и ему показалось, что на него глянула смерть. Но капитан только устало махнул рукой.
– Все там будут. Веди их обратно. И водки налей. Им, не себе! Я проверю.
«Доброе утро, Родина, – подумал Андрей, – Такие теперь, значит, у нас дела…»
* * *
– Виноват, конечно, Иран. После бомбардировки Хайфы американцы, даже если бы и хотели, не могли оставаться в стороне. Ну, а после, когда мы подключились, за паритетом обмена ядерными ударами следить стало некому…