Металлический шильдик с хромированной надписью «Tahoe» лег мне в руку.

— Прилепишь на наш джип. Не унывай, брателло!

Я отвернулся к окну, рассматривая подарок.

Тяжелый внедорожник разгорался вовсю, надо бы отъезжать, пока и нас не прихватило. Внутри салона никто не стонал. Вот и конец театра, хлопать в ладоши не хочется. Природа вообще ничего не заметила. Вновь поднявшийся ветерок взметнул вверх уснувшее пыльное торнадо и заставил маленький вихрь станцевать над асфальтом в колдовском танце.

Ох, трахома… Если, не приведи Смотрящие к такому финалу, Мишка когда-нибудь умрет, мне останется всего полчаса, чтобы последовать за ним. Это больше, чем просто брат. Это что-то по-крепкому родное. Чуть слеза не пробила.

— Рвем! — сам не знаю, кто это крикнул.

На самом верху Шаумянского перевала нас встречали.

Верблюд стоял как раз возле высокого дерева с табличкой, где он же и был нарисован, — смотрел на нас большими, немного грустными глазами. Матушка-природа проявила весь свой изобретательский дар, чтобы уберечь их от летящего над барханами песка, дорожной пыли и лучей палящего солнца пустыни. Надбровья у верблюда резко выдавались вперед, а на веках во все стороны торчали густые и очень длинные ресницы, которые и преграждают путь песчинкам и яркому свету.

— Двугорбый, — сосчитал я.

— Бактриан, — опытно заявил Григорий Петрович и тут же не менее опытно добавил: — Или дромадер. Легендарный, его все здешние водители знали.

Машина остановилась, животное тут же подошло совсем близко.

— Дромадер, бактриан… Специалисты, смотрю, высший класс! — впечатлился нашими глубокими биологическими познаниями Гоблин. — Все назад, я в Калмыкии с ними дело имел. У нас разводили одну породу одногорбых — арвана и три двугорбых — калмыцкую, казахскую и монгольскую. Калмыцкая наиболее ценная, между прочим, только так по пескам прет, до сих пор используют. Это калмык.

Передняя правая нога верблюда была притянута и крепко привязана тонким кожаным ремнем. Чтобы не сбежал, значит. Садизм высшей степени. Странно, что мы его не увидели по дороге сюда. Что с хозяином? Не хочется думать, что он просто бросил его.

— Григорий Петрович, хлебца достань. Черный каравай, старый, что еще в Новом Шахе взяли.

Вздохнув, Сомов спустился на землю и медленно подошел к животному. Только сейчас я заметил, что вся полянка истоптана отпечатками широких двупалых ног стреноженного верблюда.

Как-то так вышло, что вблизи я видел их всего один раз жизни, и то в Берлинском зоопарке, знаменитом Zoo. Зверь был избалованным, наглым, чувства умиления не вызвал. Этот — трудяга. Детей катал, стоял тут сутками, фотографировался за деньги, обеспечивая хозяину заработок. А он его ремнем стянул.