– Прежде чем что-либо предпримешь… Ваня, ты подумал, что начнется, если руководство Союза уничтожить? Что будет, если не станет элиты? Представляешь, какие в стране вспыхнут беспорядки? Произойдет вторжение извне – не зря ведь в этом деле не обошлось без помощи из-за границы. Твоего отца, Ваня, настолько ослепила жажда власти, что он просто не способен был разглядеть очевидное. Американцы и китайцы много лет пытаются сменить режим в Союзе. Они боятся нас, боятся, потому что у нас есть ядерное оружие и мы показали всему миру, что в любой момент можем его применить.

Иван пожал плечами:

– Даже если и так, нужны перемены. Страна катится в никуда. Я побывал в гетто персов, я знаю, что творится в московском подземелье, я видел, как живут рабы в трудовых лагерях. Хуже, чем есть, уже точно не будет. Хватит. Элита – раковая опухоль, убивающая все вокруг себя. И опухоль эту надо нещадно удалить.

– Так уж и удалить? – Первый положил холеные руки на стол. – Ваня, ты посмотри на тех, кого хочешь убить. Вон, на экране. Ты ведь знаешь этих людей. Ты рос у них на глазах, ты играл с их детьми, они держали тебя на коленях и дарили тебе игрушки.

– Они – кровавые палачи! Революция – бойня, уничтожившая три четверти населения страны! Они заслуживают смерти! – выкрикнул Жуков.

Но он ли это говорил? Или память отца, его убеждения?

– Ваня, ты ведь убьешь не только палачей, но и ни в чем не повинных детей. Своих друзей, между прочим.

Первый сказал то, что Жуков страшился говорить сам себе. То, из-за чего сомневался. Он посмотрел на экран. Люди. Много людей. Он знает их имена, они все – из его счастливого детства.

Но выстрел – мама падает, кровь на груди…

Мертвый отец на кровати под мнемокатором…

Радиоактивные земли, выжженные, оплавленные…

Беспощадный бунт в Хортицком лагере, и киборги с пулеметами…

Милые улыбчивые люди на экране в зале – самые страшные монстры Земли, хищники, никто не сравнится с ними в жестокости. Их улыбки – всего лишь маски, скрывающие окровавленные клыки. А насчет ни в чем не повинных детей – да, Иван видел таких. Они играли возле тринадцатого барака.

Решение принято. Палец коснулся сенсора «Пуск».

– Не надо! Зачем?! – Бадоев побледнел.

Первый улыбнулся и откинулся в кресле.

Жужжание усилилось, переросло в гул. Взрыватель в руках нагрелся так, что его стало больно держать, но Жуков терпел. Свет в комнате замерцал и погас вместе с экраном.

Через секунду включилось тусклое аварийное освещение.

Схватившись за сердце, Бадоев со стоном упал на колени, потом рухнул лицом вперед.

– Отец, что с тобой?! – Лали опустилась на пол рядом с ним, не нащупала пульс, заплакала.