Изуверов долго извинялся предо мной за свой внезапный порыв, хвалил и благодарил меня за помощь. Я попросил Изуверова соединить меня с женой и ребятами из форта.

Делом это оказалось простым. Изуверов по своей рации запросил у связистов соединения с нашим фортом. Связь установили, и я услышал голос Артема. Кратенько выспросил у него о делах в форте. По его словам все шло своим чередом. На утреннем совещании генштаба вместо меня пошел Палыч. Утром вернулась группа Георгия сильно потрепанная и с потерей одного человека и одной машины, и еще раненых у них было трое. Группа вояк утром выехала за овощами на колхозный рынок. По предварительным сведениям там остались машины с картошкой из Белоруссии. Наши второй день всем составом переделывают автомобили. Руководит всеми Гриша. Женя увела детей учить стрелять. В усиление с ней отправился Степан и девушки из трех наших молодежных пар. В общем, это было все.

Я долго не мог собраться и, наконец, попросил его предать Алене, что вынужден задержаться и вернусь вечером. Артем тут же мне сообщил, что приготовили мой любимый борщ, и Альфия учит моих девчонок готовить какое‑то невообразимое восточное блюдо. Только информация про восточное блюдо — это страшный секрет, и про это я должен забыть о нем напрочь.

Дома меня действительно очень ждали. В груди нудно закололо. Можно было списать обожженные руки на случайную травмы, но зашитую спину придется как‑то объяснять. Я не боялся объяснений или разноса. Скандалы у нас в семье были явлением редким. Да и чувство вины за ложь меня не мучило. Я пошел туда осознанно, и даже не за ленты и патроны к ДШК и не за медикаменты. Просто так было нужно. А вот то, что я заставлю любимого человека испытать боль и страх терзало меня хуже всего.

Что сделано, то сделано.

Погружаться в самобичевание мне не дали. Двое молодых ребят санитаров пришли за мной с носилками. Кто‑то уже доложил, что я вырубился от жарких объятий Изуверова. От носилок я отказался и деланно бодрой походкой пошел в операционную. Вся спина занемела, ощущалась только тяжесть, было похоже, как будто к лопаткам и плечам приклеили каменную плиту.

В операционном блоке меня снова уложили на стол. Я принимал очередную экзекуцию уже абсолютно безразлично.

— А вы, как посмотрю, стоик у нас. Все так мужественно боль переносите, — ободрил меня военный хирург.

— Нет, доктор. Я просто мазохист. Не останавливайтесь.

В углу захихикали молодые женские голоса.

— Рад, что вы шутите. Люди с юмором быстрее выздоравливают.

Ему было абсолютно неинтересно со мной разговаривать. Ему просто нужно было знать, что я в сознании и адекватно воспринимаю окружающее. Или он просто зубы мне заговаривал, отвлекая от моего ранения. Я чувствовал, как он занимается моей раной.