Баржа лежала на днище, почти без крена, по ватерлинию зарывшись в уплотнившийся ил. Подобравшись к ней вплотную, я провел ладонью по заржавленному, шершавому боку, глядя, как чешуйки окисла медленно падают из под перчатки в свете прожекторов. Баржа называлась «Атлант», ее название сохранилось на корме. В этом месте взобраться на палубу можно было без особого труда, что я и сделал. От усилия при недостатке кислорода у меня темные круги поплыли перед глазами. Но, оказавшись наверху, я понял, что карабкался не зря — один из люков в надстройке был открыт настежь, что давало мне возможность попасть внутрь без помех. Я повернулся к батиплану и жестами сообщил, что готов отправиться на разведку.

— Давай, — коротко ответил Борис.

Запалив фальшфейер, я подумал, что внутри гарпунная пушка мне точно не понадобится — торпед там быть не могло. Да и не хотелось таскаться с громоздким вооружением по узким переходам судна. Снаружи тварь тоже не заберется через люк, поскольку Катя гораздо раньше пристрелит ее с борта «Кочи». Поразмышляв, я оставил пушку на палубе и скользнул в распахнутый люк.

По мере продвижения вглубь судна пламя фальшфейра выхватывало заржавленные переборки, трапы, заклинившие двери кают, скелеты. Скелетов было на удивление много — скорее всего, баржа затонула очень быстро, и люди гибли прямо в коридорах, быстро наполнившихся водой. Я подумал, что выведенный Ольгой грибок можно держать при себе вместо спасательного жилета — прекрасное средство от утопления.

Одежды на скелетах не было — за долгие годы океан полностью уничтожил ее, оставив только металлические предметы. Иногда сквозь тонкий слой ила на полу поблескивали монеты, иногда можно было различить силуэт пистолета, ножа или других вещей, над которыми время и вода не имеют абсолютной власти. Я старался обходить останки, не перешагивая через них.

Постепенно трапы и палубы уводили меня все дальше в трюм. Вода была мутноватой, в свете фальшфейеров кружились, словно крупные пылинки, частицы ила. Наконец я добрался до широкого, покрытого желтыми и черными полосами люка, за которым вне всяких сомнений находились грузовые помещения. Разблокировав электрический привод, пришедший в полную негодность, я при помощи рычага взялся отодвигать дверь в сторону. Она поддалась без труда, а за ней открылся объемистый трюм.

У меня глаза заслезились от того, что я там увидел. Тонны золотых слитков… Сложенные штабелями, тускло блестящие под слоем ила. Именно тонны… Трудно предположить, зачем кому-то пришлось вывозить или ввозить такое богатство во время войны. Я плохо знал ее историю. С одной стороны это могло быть награбленное добро, вывозимое караваном в Европу, а с другой, например, это могли быть средства, на которые местные власти хотели закупить необходимую для обороны военную технику. Сейчас уже не было разницы, кому предназначалось это богатство. Оно принадлежало нам, потому что кроме нас никто не мог работать на глубине триста метров.