— Не ленитесь! — напомнил Хромой. — Вспоминайте, вспоминайте! Времени мало.

Вспоминать не хотелось: ни про то, каким рохлей Сиврим был в тринадцать, ни про то, как в четырнадцать в первый и последний раз приставил меч к горлу собственного отца. Он пообещал себе когда-то, что оставит всё это в прошлом: весь пережитый страх, все унижения, все обиды. Станет другим. Повзрослеет.

Он вспомнил вдруг обо всех глупостях, которые совершил за последние месяцы, — уже здесь, в крепости, — и почувствовал, как покраснели шея и щёки.

Даже сейчас, сказал он себе, даже перед смертью ты думаешь о собственном достоинстве. О чести. О прочих материях, которые вообще-то не должны тебя волновать. Похоже, та история с Плетью Рункейровой была лучшим, что ты совершил. Всё остальное — беспорядочные метания и жалкое блеянье. Всё остальное…

Хромой вдруг оказался у него за спиной и с оглушительным хлопком ударил Сиврима по щекам. Тот непроизвольно выдохнул, открыл глаза — и увидел, что ровным счётом ничего не изменилось. Он не стал ниже ростом, не уменьшился, не превратился в Ярри или в себя-самого, тринадцати лет от роду.

— Теперь вы, — сказал алаксар Хродасу и Конопушке. Плюнув себе на ладонь, он краем туники тщательно стёр слюну и подсохшую уже кровь.

— А я? — уточнил Сиврим. — Мне что теперь?..

— Ждать, — не оборачиваясь, бросил Хромой. — И не трогайте накидку, вообще старайтесь пока поменьше двигаться. Пусть личина пристанет.

— Но?..

Только сейчас Сиврим заметил, какими взглядами смотрят на него остальные.

— Получилось? Почему же я тогда ничего не чувствую?

— Это личина, а не настоящая перемена облика, — сказал Хромой, сцеживая из пальца Конопушки кровь. — Иллюзия, которую видят другие, но не вы… в случае с жуками — иллюзия и запах, что намного важнее. Мальчиков, надо полагать, видели не все из них, но если видевшие опознают и дадут остальным это как-нибудь понять… — Он хмыкнул: — Слишком много «если», но это всё, чем мы располагаем. Ладно, комендант, теперь ваша очередь. Закройте глаза и…

— Я слышал, слышал. Давайте приступайте. — Железнопалый закрыл глаза и замер, широко расставив ноги, раздувая ноздри так, будто именно по запаху намеревался уловить момент изменения.

Хромой обошёл его по кругу — ухитряясь при этом шагать не только ровно, но и беззвучно. Наконец, выбрав подходящий момент, точно так же хлопнул Хродаса по щекам — на каждой осталось по багровому пятну, от которых словно бы разошлись по воздуху незримые круги — ночной воздух поплыл, как это бывает над костром, задрожал — и через мгновение на месте Хродаса стоял ещё один Конопушка.