— Ну, инки — во всем индентичны человеку, кроме скорости мышления и способа размножения, и тем не менее мы их людьми не называем. Господи, ну и окружение: «серые люди», чужане, вообще не люди!.. Кошмар!

Это «кошмар» прозвучало так испуганно и беспомощно, чисто по-женски, что Железовский, давно знавший твердый характер Забавы, характер мужской, непреклонный, даже крякнул.

— Поговори по этому поводу с Греховым, — продолжала Боянова, заметив секундное замешательство собеседника, но никак не реагируя на это, — он контактирует со всеми экзосенсами и знает их слабые и сильные стороны.

— Твой Грехов, к сожалению, занят какими-то своими делами и в помощи отказал.

— Странно. — Боянова нахмурилась. — Он же проконсул с официальным статусом, то есть ответственное лицо… Хорошо, я сама его разыщу. Что еще?

— Кроме «Общества» в подготовку строительства Т-конуса вмешались те члены Совета, которые голосовали против резолюции. Очень умело они раскрутили колесо, и в результате линия материалоснабжения и техобеспечения строительства конуса не запущена до сих пор.

— Саботаж, — задумчиво и с некоторым удивлением произнесла Забава. — Надо же, какое древнее слово, а все еще применимо в наше время! Как они могут не понимать, что роют могилу не кому-нибудь, а самим себе?!

Железовский набычился.

— Ты излишне категорична в формулировках. Я, конечно, всего-навсего исполнитель, жестко подчиненный Совету безопасности и Управлению, и обязан выполнять их решения, но и я не могу не отметить, что кое в чем наши оппоненты правы, особенно в определении предела допустимой обороны.

Забава покачала головой, глядя на «роденовского мыслителя» с какой-то неопределенной жалостью.

— Да, ты постарел, комиссар, теперь и я вижу. Неужели и тебе необходимо доказывать, что хуже преступления может быть только попытка его оправдать? Если мы не остановим БВ — это будет преступлением против человечества, ты это понимаешь?

— Понимаю. Но и ты вспомни, оглянись на историю; тезис «цель оправдывает средства» уже применялся, и в результате человечество откатывалось по лестнице социальной эволюции назад, в эпохи инквизиции, мракобесия, фашизма, экологического волюнтаризма. Я не хотел бы спасать свою жизнь ценой чужой жизни, пусть и такой непостижимо чужой, как жизнь Конструктора.

Боянова не обиделась и не рассердилась, сидела, полузакрыв глаза и прислушиваясь к себе. Губы ее шевелились, будто она повторяла слова собеседника или читала молитву.

— Извини, — буркнул Железовский. — Не сказать не мог, обидеть не хотел. Дело, конечно, не в моей жизни, и не в твоей, я понимаю, но мы должны быть свободны от заблуждения, что отвечаем за весь демос[52], пусть мы и являемся выразителями воли большинства. Народ сам отвечает за себя, и перекричать всех невозможно, даже если ты прав. Проблема Конструктора уже решалась однажды…