— Ситрик, — сказал Блор, пересчитав нежданное богатство, — почему ты просто не положил сюда другую шкатулку, с булыжниками? Ну сабля за полпуда золота или там сотня метров шелка — сразу видно, краденое. А это? Я бы и не узнал. И никто бы не узнал. Вы же не открывали! Так в списке и указано: шкатулка окованная, закрытая. Вон пушнина вся посчитана, а сюда не заглянули. Оно же ничуть не хуже, а никто не удивится.

— Я не вор! — обиделся тот. — Убийца, но не бандит. Чужого в жизни ничего не взял.

— А выйти за дверь и навсегда попрощаться с рабской жизнью?

— А клеймо? — расстегивая рубаху и показывая отчетливое «У» на груди, спросил ответно тот. — Поймают — уже на лоб поставят. Это ведь вы, господин, про меня не знаете. А так все в курсе. И управляющий.

— Кто?

— Господин Николас. Вы не смотрите, что смешочки вечно. Его не надуришь.

— А пытались?

— Не, лучше не пробовать. За себя и простить могет. А вот когда речь заходит о госпоже Жаклин… Он не рассуждает, правильно или нет. Одна-единственная забота — стоять за нее до последней капли крови. Она приказала — он сделал. Вы того… не ходьте поперек. Он сейчас в силе.

— М-да, — сказал озадаченный советом Блор, — а что ты хочешь? Для себя?

— Чтоб не стояло надо мной никого в конюшне, — сразу ответил. — Я сам все решаю, и нечего вмешиваться в распоряжения.

— И все?

— Все!

— Не свободу, не жену, не денег?

— Запью я на свободе — и всенепременно плохо сызнова кончится. Такой характер. Ну а баб, — он хмыкнул, — и сам найду.

Некоторые рабы живут много лучше свободных людей, признал Блор. Естественно, не те, что в шахте с кайлом, а при доме и доверенные. Сладко и мягко спят, неплохо питаются и одеваются получше крестьян по праздникам. И за хозяина постоят всерьез и без раздумий. Пока он в силе — и им неплохо. Кончится его власть — неизвестно, куда отправят и чем заниматься заставят.

— Смотри, ты сам попросил. Быть тебе старшим конюшим. Не больше и не меньше. Только запомни: слуги могут быть ленивыми, жуликоватыми и глупыми. Надзирающий таковым оказаться не должен. Ты очень правильно сказал о Николасе. Он блюдет честь дома превыше самой хозяйки. Если кто-нибудь когда-нибудь мне поведает о твоем дурном поведении — не обижайся! А теперь давай где-нибудь присядем и обсудим. — Он неопределенно обвел рукой вокруг себя. Фактически это ведь знающий дом и обстановку, почему не расспросить.

Шагнув на улицу, Блор невольно остановился, зажмурившись. После полутемного помещения солнечный свет даже осеннего послеобеденного времени достаточно силен. Проморгавшись, осмотрелся и твердым шагом направился в указанном Ситриком направлении, держа в левой руке сверток.