— Всё равно! — ошалело ответил Бруно. Он явно растерялся.

— Тогда перекинься, пожалуйста, на соседнее кресло. Дай и мне потереться возле Сандро.

Она была верна прежней своей причёске — с чёлочкой, закрывающей высокий лоб. Видно, нехитрая эта конструкция на голове требовала меньше времени.

Села Розита рядышком, плотненько, и я боком ощутил её упругое тёплое тело. И дрожь пробежала… А когда утихла, я вспомнил про две микрофиши с историческими новеллами, которые лежали в кармане. Отдал их с положенной благодарностью и тихо поинтересовался:

— Ты хоть счастлива на своём пути?

Не надо было, конечно, спрашивать! Но не удержался…

— Так себе… — Розита криво усмехнулась. — А ты?

— Тоже так себе.

— Давай как-нибудь сбежимся в Нефти?

Я задохнулся. Ком к горлу подступил. Не мог сказать ни «да», ни «нет».

Она поглядела на меня искоса, мгновенно всё поняла и легко погладила мои сразу похолодевшие пальцы.

— Не волнуйся. Я пошутила.

«Как кошка с мышью играет», — подумал я. Но почувствовал вдруг, что не всё ещё умерло, не всё убито. Что-то шевелится… Нужно ли только мне это «что-то»? Сейчас не решить…

Собрание вели три командира: Михаил Тушин, Фёдор Красный и Пьер Эрвин.

Рядом с крупным седогривым и громкоголосым Фёдором тихий невысокий и лысый Пьер обычно казался незаметным. У каждого из них были чёткие функции на корабле. Фёдор — пилот, и отвечал за навигацию. Пьер — инженер, и отвечал за технику. Тут пересечений не возникало. Но все знали, что мысли Пьера часто озвучивает Фёдор. У него это получалось эффектнее. Хотя, впрочем, и своих мыслей хватало… Именно Фёдор и взял на себя начало собрания — краткий обзор того, что успели сделать на планете астронавты нашего корабля. Роль наша получалась внушительной — даже при самом пунктирном перечислении.

— Однако есть и проблемы. — Фёдор вздохнул. — Сегодня все ощутили это с печалью… О самых острых вызвался первым сказать Верхов.

Когда откуда-то сзади Женька пошёл к трибуне, Розита прижалась ко мне, положила мою руку на подлокотник кресла, прикрыла своей и стала тихонько поглаживать, словно успокаивая меня. Это было приятно, и я не рыпался, хотя успокаивать меня не требовалось. Поглаживала же Розита все те минуты, которые Женька простоял на трибуне.

А он, понятно, отыскал меня взглядом, заметил поглаживания Розиты, и лицо его потемнело прямо на глазах. Постепенно он стал запинаться, путаться, и явно думал уже не только о том, о чём говорил.

Похоже, этого Розита и добивалась: дразнила, чтоб вспыхнул, разозлился и наговорил либо лишнего, либо что-нибудь не то.