Нервы Машерона оказались крепче моих, он даже не шевельнулся. Леардо немедленно опять поймал луч и очень долго умудрялся держать его на зеркале, одновременно выцеливая этим зеркалом невидимую для нас Баллисту…

Но вот увидели её и мы. Вернее, не саму Баллисту, а пламя, взметнувшееся ввысь над местом, где она только что стояла. Огненно-чёрный смерч чудовищным грибом поднялся до самых облаков. А затем, поглощая их, ещё выше…

Видимо, Баллисту уже успели нацелить на нас и даже зарядить снарядом с огромным количеством “напалма”, и Леардо поджог этот снаряд огромной мощности. И, наверное, другие, запасные снаряды, расположенные неподалёку. Леардо успел, возможно, в самый последний момент.

Взорвав Баллисту, Леардо плавно увёл свой дельтаплан в сторону от луча, а Машерон практически одновременно выключил Лучемёт.

Всё было кончено, напряжение отпустило его, и только теперь стало видно, какой ценой далось ему то, что он сделал.

У Машерона вовсе не было мальчишеской иррациональной веры Лео в непременную удачу, он отлично понимал, что то, за что он взялся, сделать было практически невозможно. Машерон за эту минуту постарел лет на десять, лицо его обвисло дряблыми складками, глаза помутнели, он был близок к обмороку. Я немедленно направил к нему лекаря.

А Леардо спустился из поднебесья сияющий от счастья, как всегда после своих полётов. Он, по-моему, так и не понял, что сделал почти невозможное. А может быть и понял, понял с самого начала и гораздо лучше меня, ведь он – единственный из всех нас, включая и меня, кто умел летать на дельтаплане, и явно не хуже нас всех вместе взятых знал о неимоверной сложности задачи.

Наверное, он твёрдо верил в то, что бессмертен. “Я собираюсь вечно жить, и пока у меня получается…” В его возрасте все пацаны такие, год назад я и сам совершенно не мог представить собственную смерть…

Хотя скорее всего – как раз наоборот. Уж Лео-то как раз слишком хорошо знал, что такое смерть. К своим четырнадцати годам он успел увидеть и пережить такое, что мне даже и сейчас представить невозможно. Он не мог не понимать, чем рискует, просто стремился любой ценой послужить мне. Возможность умереть за меня он считал чуть ли не подарком от самого Бога.

После взрыва Баллисты Лео продолжал делать дальние разведочные полёты, стал летать даже чаще.

И освоил ночные полёты.

Ночью, насколько я знал, на дельтапланах не летают даже самые отчаянные фанаты, слишком уж это опасно. Но Лео не считался ни с какой опасностью, а я ему почему-то не решался запретить это сумасшествие.

Ночью не было устойчивых восходящих потоков, способных поднять в небо дельтаплан даже с таким лёгким пилотом, как Леардо. Но Лео использовал для полётов летунцов. Эти крупные и сильные крылатые создания, похожие на летающих драконов, тянули дельтаплан на буксире. Лео научился управлять ими даже без помощи особых свистков, используемых “дрессировщиками”, управлять просто телепатически, и летунцы слушались его беспрекословно.