Ещё несколько чёт были вынуждены уйти из зоны боёв — люди оказались предельно измотаны, больны от усталости… Чету Гоймира спасали от чего-то подобного сразу несколько обстоятельств: личный пример и твёрдое руководство Гоймира, настойчивая жёсткость Йерикки, полное хладнокровие Олега в любых обстоятельствах, талант Гостимира. И всё-таки, оглядываясь и осматривая лица друзей, Олег отмечал, что с них сошла значительная часть человеческого.
«Так вот что самое опасное, — думал Олег. — Война стирает с человека… самого человека. Наверное, не всякая война, а именно такая. Непрерывная… Род и все боги, пусть никто и никогда не оценит того, что мы сделали, пусть о нас вообще забудут, но если после всех этих мук мы ещё и
Оценивая свои чувства, он приходил к выводу, что перестал бояться смерти. Причём — не как раньше, когда он слабо представлял себе, что это такое. Познакомившись с нею довольно близко во всей её неприглядности, он не начал её бояться. Скорей — гордился тем, что идёт октябрь, они уже столько отплясывают трепака с Белой Девкой — и живы. И сражаются. А значит — враг не движется вперёд. Только это могло иметь значение.
«Скольких же я убил? — подумал Олег, взглянув вверх. Попытался подсчитать — не получалось. Не вспоминались ни лица, ни обстоятельства. — Наверное — много. И никого не могу вспомнить.» Зато припомнилось другое — как в одной книжке ему попалась строчка из дневника известного в прошлом детского писателя Гайдара, деда горе-экономиста из нынешних. Дед — его звали Аркадий — тоже начал воевать в четырнадцать лет. А уже в его взрослом дневнике была эта строчка: «Вспоминались люди, которых я убил в детстве.» Может быть, и он когда-нибудь вспомнит… если останется жив.
Они выбрались на край осыпи. Дальше начинался спуск в долину реки Ольховой. Эти места были защищены горами со всех сторон от океанских и северных ветров. Соседство со Светлоозером и большие реки — Ольховая и Воронья — обеспечивали высокую влажность. Тут было туманно и тепло.
Небольшой прозрачный родничок, выложенный по краю кирпичами явно человеческой рукой, тихонько булькал и плескался. Тут же стоял берестяной ковшик. Подальше начиналась роща, а правее виднелась — верстах в пяти — весь лесовиков. Казённые Коты были не против такого соседства… Горцы тяжело бухались наземь у родника. Возле небольшого болотца, черневшего в тридцати-сорока саженях слева, густо рос рогоз, и скоро все жадно ели белые, видом похожие на бананы (а вкусом — на ничего, консистенцией же — на мыло) корешки.