Но появилась она уже после смерти Дар-Шенна, которую он принял в забытом Вседержителем и людьми рыбацком поселке на побережье Тер-Вериза при весьма странных обстоятельствах в возрасте сорока восьми лет.

Само собой, все эти подробности менестрель узнал со слов Дар-Виллы и даже ощутил легкий укол зависти. Из всех двенадцати держав остался, пожалуй, лишь дикарский Райхем, в котором читать и писать не учили ни знать, ни простолюдинов, где поэта не преследовали бы за те или иные прегрешения. К примеру, на родных Браккарских островах он оскорбил влиятельного придворного, канцлера Гир-Данна из Дома Красного Кита метким сонетом и вынужден был спасаться от наемных убийц. В Эр-Трагере соблазнил великую княгиню и чудом спасся в трюме купеческого корабля, скрываясь под кипами шерсти. В Унсале примкнул к восстанию против прапрадеда нынешнего короля Ронжара, попал в плен и не угодил на кол лишь потому, что перекрасил светлые волосы и кожу соком недозрелых орехов. Его приняли за райхемца и отправили на лесоповал, где он полгода успешно прикидывался глухонемым дурачком, а потом сбежал в дикие дебри предгорий Карроса и прибился там к звероловам.

Он дрался на дуэлях. Он перечил правителям. Пил и не платил за вино. Брал в долг и не отдавал. Обещал жениться и обманывал… Зато он никого не предавал, поскольку никому не приносил вассальной присяги. Мог отдать все до последнего медяка тому, кто, по его мнению, нуждался больше. Получил несколько шрамов, ввязываясь в драки на стороне слабейшей партии.

Немудрено, что Дар-Шенн Злой Язык прожил всего четыре дюжины лет.

Он придумал новую форму стихосложения, позволяющую облекать мысли в легко запоминающиеся четверостишия, когда гостил у князя Айа-Багаана. В них рифмовались первая, вторая и последняя строки. Третья, при соблюдении стихотворного размера, выпадала, называясь еще «холостой» рифмой. Ну, вот например:

Эти строчки Дар-Шенн, по всей видимости, посвятил какой-то красотке с Айа-Багаана, почему-то думалось Лансу. А вот другое его четверостишие больно ранило сердце менестреля, и без того уже настрадавшееся вволю.

Складывалось впечатление, что браккарец-смутьян оказался пророком. Как иначе он мог предсказать, чем закончится дружба Ланса, Коэла и Регнара, когда каждый начал видеть в поступке другого подвох? Столько лет душа в душу, столько зим – неразлейвода, и что теперь? Коэл мертв, а Регнар, скорее всего, ненавидит альт Грегора. Ведь у него явно зарождалось чувство к той служаночке, которая по воле судьбы стала теперь женой менестреля.