Это была дурная, засранная какими-то белыми шумами тайваньская копия одноуровневой медитации, позволяющей постичь первую ступень – «Пневмо». Всего таких медитаций было тринадцать. Зухра отныне знала это. Даже не задумываясь, откуда. Знала, что десятая ступень называлась «Тэтри». Она таилась в картриджах с «Super Sonic». А крайняя – тринадцатая – называлась просто «Бум». Ее клепали на заводах в Малайзии. После нее башка болела неделю. И никто ничего не помнил.
В пять часов вечера зазвонил телефон. У Закировых был самый навороченный – электронный, с музыкой вместо звонка. Она знала, кто это. Смотрела на телефон, зажав картридж с «Марио» в кулаке. В полседьмого Олег стал звонить в дверь. Она сидела в прихожей, слыша его, переминающегося с ноги на ногу на площадке.
– Зулька, дура! – сказал он вдруг громко. – Отдай картридж!
Она вжала голову в плечи.
– Зухра! Блин! Это не смешно! Блин, у меня стрела с
Он постучал.
– Зулька, отдай, – проканючил он, чуть не плача.
Она не пошевелилась.
Без пятнадцати семь он, издав сдавленный писк, пнул со всей силы железную дверь. Пошел к лифту, матерясь вполголоса. Зухра услышала, как он зашел в кабину, как лязгнув, закрылись за ним металлические створки, и как загудел механизм, опуская стремительно Олега с двадцать второго этажа на первый. Зухра пулей вылетела из дверей своей квартиры и, прыгая через пять ступенек, понеслась вниз. Ветер свистел в ее ушах. Сетчатая шахта проносилась слева.
Она бежала за ним до самого метро. Огибая освещенные фонарями пятаки и прячась за машинами. Видела, как он быстрым шагом спустился под землю. Двинулась за ним в потоке людей, идущих из-под земли на поверхность. Проскочила через турникет за какой-то теткой, побежала в сторону прибывающего поезда, слыша возмущенный свисток вслед.
Влетела в двери рядом с машинистом. Зыркая по сторонам пробралась сквозь толпу в противоположный конец вагона, к стеклянной двери. Рассматривала людей, едущих в соседнем вагоне. На первой же остановке перебежала еще дальше, – ближе к центру состава – на бегу заглядывая в окна и лавируя между пассажирами.
Она увидела его на пересадке. Узнала по рюкзаку. Двинулась, стараясь держаться метрах в десяти за его спиной.
На Маяковской, уже на выходе, она вдруг потеряла его из виду. Побежала, расталкивая людей. Нагнала его на пешеходном переходе. Побежала со всех ног на мигающий красный.
Олег стоял у памятника и что-то горячо доказывал худому бледному человеку в кожаной куртке. Человек кривил свои тонкие губы и крутил в руках небольшой пухлый футляр. Он был явно недоволен. Зухра наблюдала за ними из-за группы японских туристов, фотографирующихся на фоне каменного поэта. Человек в кожаной куртке прервал словоизлияния Олега нетерпеливым жестом и сунул свой футляр в большую спортивную сумку, висящую на плече. На лице Олега отразилось отчаянье. Он торопливо стащил рюкзак, выхватил из него знакомую темно-зеленую обувную коробку. Человек отрицательно покачал головой. Олег схватил его за руку. Тот сердито дернул плечом и толкнул Олега в грудь. Он бросил что-то злое и быстро пошел в сторону Садового. Зухра увидела слезы в глазах своего одноклассника. Через мгновение она уже бежала за человеком в кожаной куртке. Он быстро шел, переставляя свои тонкие как палки ноги в модных кроссовках. Зухра шла за ним шаг в шаг так близко, что могла прочесть слово «Converse» на борту спортивной сумки, которую он придерживал локтем. Она раздумывала, что ей делать дальше, как вдруг он свернул в сторону проезжей части и, пропустив пролетевшую «Волгу», быстро побежал через двойную сплошную к автобусной остановке на противоположной стороне дороги. Зухра даже не успела дернуться за ним. Она только почувствовала, как екнуло ее сердце за секунду до того, как из-за подъезжающего желтого автобуса вылетела быстрая серая тень.