В этот момент Лигда как раз потянулась за своей чашечкой, и если бы она вовремя почти на автомате, не включилась в то, что они между собой называли «режимом атаки», в котором Воин, как говорил Учитель, способен стойко и спокойно встречать все неожиданности, коими испытывает его этот мир, ее рука точно бы дрогнула. Ибо господин Дитрих был директором той самой закусочной «Текста наггетс», с которой она начинала свое восхождение в Карове Божнеке. И этой фразой Иллигоси давал ей понять, что знает о ней все и что она в полной его власти. Глупец, он даже не подозревал, что бросает вызов Воину…

– Странно, – нейтральным тоном произнесла она, – мне казалось, что вы с Грайргом друзья.

– Да, – усмехнулся Карен, – многие считают так же. – Он чувствовал себя в полнейшей безопасности, считая, что только что взял эту сучку на короткий поводок, показав, насколько много знает о ней. Поэтому его вдруг потянуло на философию. – Но дружба, любовь – слишком большая роскошь в этом мире. Они делают человека уязвимым, слабым. А мир жесток. Слишком жесток, дорогая, чтобы любой из нас мог позволить себе расслабиться, – тут Карен весьма тонко (как ему показалось) улыбнулся и, подмигнув Лигде, произнес довольно развязанным тоном: – Ну да не мне тебя учить. Не так ли, Эсмерина?

Лигда сидела, прикрыв глаза и изо всех сил сдерживая охватившую ее ярость. Нет, еще не время было отпускать эту ярость на волю. Наоборот, сейчас следовало задавить ее, скрутить, загнать как можно глубже, потому что теперь ей требовалась ясная и холодная голова. Теперь все стало на свои места. Грайрг совершил то, что в этом мире хуже, гораздо хуже, чем преступление, – ошибку. Он позволил себе искреннее человеческое чувство. И Лукавый решил наказать его, ибо он стремился навсегда изгнать из этого мира это волшебное и могучее чувство, окончательно заменив его грязными и низкими страстями – похотью, сластолюбием и животными позывами тела. Что ж, он в этом преуспел. И немало. Но иногда любовь все-таки прорывалась в этот мир, и это приводило Врага в такое бешенство, что он готов был сказочно вознаградить того, кто втаптывал это чувство в грязь, измарывал его в блевотине и… убивал. И это орудие Лукавого сейчас сидело перед Лигдой, причем даже не догадываясь, что он – всего лишь орудие…

– Впрочем, моя дорогая, – неверно истолковав ее молчание, Карен наклонился к ней, перегнувшись через столик, и развязано взял ее за руку, – ты же все понимаешь лучше меня. С твоим-то опытом… – и он протянул другую руку, собираясь покровительственно потрепать ее по щечке.