т
и
и вдруг, провалившись сквозь грозовые тучи безумно яркой раскраски, оказался где-то еще.
Тепло? Окружающее обрело четкость, и он обнаружил, что стоит в своем старом виллджамурском доме – точнее, в спальне, загроможденной вещами, – только вокруг него все яркое, очень яркое. В окна лил молочный свет слишком желтого и как будто окруженного дымкой солнца, но, как только его глаза привыкли, мир вокруг стал более обыденным.
Раздался голос Беллис, правда, где он звучал – вдали или внутри его головы, – он так и не понял.
– Помни, это всего лишь контролируемое видение, воссозданный в воображении мир. Он ненастоящий!
– Что я должен делать? – спросил Джерид.
– Походи или сядь отдохни. Расслабься!
– Легко сказать.
Джерид растянулся на знакомых простынях, хрустящих от чистоты, потянул носом знакомый запах духов Марисы, откуда-то взялся бокал с виски. Приятно было воображать то, что он так любит.
– Удобно?
– Кажется, да.
– Сейчас кое-что произойдет, но помни, это только образ. Я буду его контролировать.
– Ладно…
Пространство искривилось, и возник образ. Джерид застыл. Вот он, на полу, у изножья кровати, в стеклянном ящике, – паук размером с его кулак. Знакомые ощущения немедленно овладели им: тяжесть, стеснение в груди, нет, не просто в груди, а прямо в сердце, точно на пороге смерти. У него перехватило дыхание. Он зажмурился.
– Смотри на него не отрываясь, ясно? Ничего он тебе не сделает, глупый Джерид. Он ведь заперт, и к тому же он ненастоящий. Это просто картинка.
– Знаю, но…
– Никаких «но»! Сосредоточься, если хочешь избавиться от страха.
Со вздохом открыв глаза, Джерид уставился на паука. Тот, хотя и не такой большой, казалось, тоже смотрел на него. Джерид почувствовал, как у него окаменел хвост, а сердце забилось где-то в горле.
Беллис давала ему указания издалека, Джерид нехотя повиновался. Иногда ее слова казались смазанными, словно он плохо слышал, однако теперь он уже понимал, что они возникают непосредственно у него в голове. Вот она скомандовала Джериду пройтись по комнате. Потом велела заглянуть в стеклянную коробку. Приложить ладонь к стеклянной стенке снаружи. Проделать еще целый ряд действий, которые казались бесконечными, неприятными, а то и глупыми. И каждый раз ее слова звучали прямо внутри его черепа. Раз или два в его памяти мелькнули обрывки детских воспоминаний: его мать, визжа от ужаса, стоит посреди кухни на стуле, по полу бежит большой мохнатый паук, а пьяный отец вваливается в кухню с книгой, чтобы прихлопнуть его.