— Заместитель командира авиаполка Синицын, — шепнул Решетников.

— Все готово, товарищи, — сказал подполковник. — Погрузка идет к концу, можете занимать свои места. С погодой, вроде, все порядке, тьфу-тьфу.

— Есть, товарищ Синицын, — отозвался Гумилев. — Через минуту рассядемся. В Америку прибудем по графику?

— Если ничего не случится, — развел руками подполковник и снова плюнул через левое плечо.

Кабина для сопровождающих оказалась достаточно уютной. Гумилеву приходилось летать на обычных военных бортах, и в памяти навсегда остались их холодные полутемные салоны с приделанными к стенкам жесткими сиденьями. Здесь, как и говорил Решетников, все напоминало обычный авиалайнер. Усевшись, Гумилев поерзал, устраиваясь поудобнее, и объявил:

— Поскольку полет предстоит долгий, разрешаю это дело отметить. Но только после того, как взлетим, и в разумных пределах. То, что каждый с собой чего-то да протащил, я в курсе. Надеюсь, это будет первым и последним нарушением полученных инструкций.

Он оглянулся — все улыбались, только Грищенко отчего-то покраснел. Видимо, слишком много всего с собой нагрузил.

Синицын объявил по радио, чтобы приготовились к взлету. Гумилев пристегнул ремень, а Решетников выглянул в иллюминатор и зябко поежился:

— Сколько раз летаю, и всегда боюсь. Дернул меня черт как-то прочесть книгу «История авиакатастроф»… Весьма жуткое чтение, уверяю. А больше всего, знаете, пугает, если, например, управление откажет. То есть самолет может еще долго лететь, но сесть — уже никак. Был случай в Японии, они несколько часов так болтались, пока в гору не врезались.

— Найдете же вы, о чем рассказать на взлете, — с деланной укоризной сказал Гумилев, который на самолетах летать вовсе не боялся. — Вероятность погибнуть на земле, в автокатастрофе, куда выше, чем разбиться на самолете.

— Это все инсинуации, — возразил Решетников. — А если посмотреть с другой стороны, то примерно один из двух миллионов полетов заканчивается катастрофой, тогда как у автомобилистов — одна из восьми миллионов поездок. И где выше вероятность?

— Надеюсь, у нас сегодня не двухмиллионный полет, — буркнул Гумилев, и «Руслан» начал разгон по взлетной полосе.

Гумилев неоднократно наблюдал за пассажирами в поездах и всегда удивлялся их поведению. Расположившись на своем месте в купе или плацкарте, они тут же начинали выкладывать на стол жареную курицу в фольге, вареные яички, картофелины, огурцы и помидоры, кое-кто ставил бутылку водки. Как только поезд трогался, большинство начинало раздирать на части курицу, чистить яйца или нарезать помидоры. Любители выпить бежали к проводнице за стаканами, если забыли вдруг купить одноразовые.