Ветер стрелой помчался вперед.

Им не пришлось обыскивать всю Империю. Лошади не под силу тягаться с грифоном, Ветер нагнал ее еще до заката. Расседланная кобыла мирно жевала траву. От дороги ее отделял ряд широких сосен. Под соснами лежала сбруя, рядом две седельные сумки, свернутая попона. На попоне – короткий меч в ножнах, принадлежавший, наверное, какому-нибудь невысокому юноше из рода баронов Дилосских.

Тагрия сидела в траве, склонив голову. Сверху Кар увидел ее черный вдовий наряд, простой чепец, из-под которого выглядывала светлая коса, ловкие пальцы, перебиравшие собранные в подол алые ягоды. Большего он разглядеть не успел – Ветер кинулся вниз так поспешно, словно мог опоздать снова. Кар запрокинул от неожиданности голову. Кобыла испуганно всхрапнула и бросилась наутек. Ветер повел плечами, так что Кар почти упал на землю. И услышал гневное:

– Ты напугал мою лошадь!

Ветер затанцевал с извиняющимся видом – можно было подумать, он и впрямь чувствует себя виноватым. Кар шагнул к Тагрии за миг до того, как грифон догадался подтолкнуть его клювом.

– Прости за лошадь, малышка.

Она вскочила, когда увидела Ветра – да так и осталась стоять, бледная, с пылающими щеками. Ягоды из подола высыпались в траву. Под мешковатым платьем угадывался небольшой, но уже заметный живот.

– Тагрия. Куда ты едешь?

– Домой. Куда еще?

– В деревню? Что ты собралась делать там одна?

Тагрия с вызовом вскинула голову:

– Ты думаешь, я не справлюсь?!

– Я думаю, нет ничего, с чем бы ты не справилась, малышка, – искренне сказал Кар. – Но деревня неподходящее место для тебя, к тому же с ребенком…

– Ребенок родится только зимой, – перебила она. – У меня хватит денег нанять рабочих починить дом, а потом я уж как-нибудь проживу. И не думай, будто бы что-то там мне должен! Я взрослая, я…

Говоря, она взмахнула руками, будто защищалась, и Кар увидел его – золотой перстень с крупным зеленым камнем в форме звезды, подаренный когда-то матерью. Простое серебряное колечко удерживало его, не давая соскользнуть с тонкого пальца баронессы Дилосской.

Почему-то все стало ясным только теперь, как будто блеск изумруда проделал дыру в мрачном занавесе, и сквозь нее наконец-то пробился свет. Кар так и не смог потом вспомнить, что говорил, стоя коленями на раздавленных ягодах и прижимая к мокрому лицу ее руку с перстнем. Помнил лишь, как Тагрия заплакала, по-детски, навзрыд, а в следующую минуту Кар уже нес ее на руках к напружиненному перед прыжком Ветру. Золотые крылья умчали их прочь от пыльной дороги, от Дилосса, от сбежавшей кобылы и забытых под соснами сумок.