Ух рыжий наглый проныра! Попадись мне сейчас под горячую руку! Отгребешь за всех мужиков!

Но… За дверью оказался не Мишка.

На пороге стоял другой оборотень. С которым я вчера настолько драматично попрощалась, что душа грозилась выгореть.

Громов был мрачнее обычного, под его глазами залегли тени, словно после тяжелой бессонной ночи.

– Что ты здесь делаешь? – не сразу сообразила я.

– Приехал за Линой, – хмуро ответил Громов и, отстранив меня с дороги, прошел в квартиру, как и двое силовиков, прибывших вместе с ним.

– Чего? – опешила, глядя им в спины. – Э-эй! Нельзя вот так врываться в чужие дома! Это запрещено законом!

Думаете, ко мне прислушались? Даже разуться не соизволили, ворвавшись!

Один из силовиков снисходительно хмыкнул. В его глазах так и читалось: «Эй, детка! Мы сами себе закон!».

Ах, да!

Я как-то и забыла, если сверхам что-то нужно, правил и норм для них не существует.

Оказать сопротивление им я не могла, да и ноги что-то не особо держали. Поэтому кое-как дошла до дивана и уселась там, наблюдая, как трое мужчин бесцеремонно шерстят мою квартиру.

– Загостилась она у тебя, пора и домой возвращаться, – сказал Громов. – Лина! Выходи! Прятаться бесполезно!

Он ходил по квартире на правах хозяина.

Я не узнавала Даниила. Вот, вроде, и любимое лицо, любимая фигура, любимый голос, а что-то в нем было сегодня другое. Мужчина больше напоминал загнанного в угол зверя и старался лишний раз не встречаться со мной глазами.

От понимания, что Лина оказалась права, Громов пришел за ней, чтобы сдать родным, стало еще гаже, чем вчера. Он не только готов был променять меня на благополучие клана, заключив фиктивный брак. Он едва ли не вприпрыжку пытался все ускорить!

Глядя, как мужчины шумно ведут носами, и недоуменно хмурятся, я испытывала поистине злорадство. Недаром вчера время убила, выполняя заветы оборотницы! Пригодилось!

– Никаких оборотней не чую, – резюмировал один из силовиков, обращаясь к Громову. – Может, ты ошибся, шеф?

Даниил потемнел лицом и впился в меня требовательным взглядом:

– Где она? – он не кричал, почти шептал, но от ледяных ноток в его голосе мне сделалось не по себе.