— Там наверняка много мальчиков и девочек, — тараторила она без умолку. — И их родители работают не весь день, как у нас, а только до обеда. Потом они вместе играют…

— Посмотрим, дочка, может быть и так… — соглашался отец, загадочно улыбаясь.

Про себя же Рысев думал с тревогой: «Приплыли. В воспитании дочери допущена непростительная ошибка. Ленка растет сильной, крепкой, здоровой, это хорошо, но жизнь и людей не знает вообще. Для нее весь мир — наша спокойная, тихая станция. Ничего другого она не видела. Ни лжи, ни предательства, ни злобы, ни страданий. И хорошо ли это, вот вопрос. И кто в этом виноват? — послал он вопрос в темноту, и сам же ответил: — Ты и виноват, Слава. Эх, тяжкое это дело одному дочь растить… Если бы пацан родился, проще было бы, ей-богу».

До Улицы Дыбенко оставалось уже немного, когда уши путников уловили какой-то отдаленный шум, a к обычному в туннелях запаху сырости и плесени добавился еще какой-то странный аромат, вызывающий легкое головокружение. Лена опять убежала вперед и скрылась за поворотом туннеля. Святослав поспешил догнать дочь: он знал, что опасности грибники не представляют, но перестраховаться не мешало. На всякий случай он даже захватил с собой пистолет. Пение становилось громче.

— Мы рождены-ы, чтоб сказку сделать бы-ылью!^[3] — выводил нестройный хор.

«Сделали. Франца Кафку сделали былью, блин», — с грустью покачал головой Святослав, вспомнив творчество чешского писателя, которым зачитывался в юности. Воспитывая Лену, он от подобной литературы благоразумно отказался, хотя в их библиотеке чего только нельзя было найти.

— Ну вот, я же говорила: у соседей весело! — подпрыгнула от радости Лена. — Мы идем на праздник!

Девочка еще не поняла, что они уже вошли на станцию. Песня звучала все громче. Лена потянула отца за руку.

— Папа, пойдем скорее на станцию! — засуетилась девочка.

— Дочка, мы уже пришли, — произнес Святослав. — Приглядись.

Лена застыла на месте и удивленно оглядывалась.

Блокпост на Дыбенко отсутствовал.

На уровне шеи девочки проглядывал из мрака край перрона. Двумя ровными рядами уходили вдаль колонны. Некоторые из них были шире остальных.

Между опорами кое-где тускло светились аварийные лампочки зловещего красного цвета, еле разгоняя темноту. Нормальное освещение не работало. Привычного ряда палаток и домиков на платформе не было.

Дыбенко почти не отапливалась, тут было так же холодно, как и в туннеле. Зато все обозримое пространство подземного зала, включая пути, занимали огромные плантации грибов. В воздухе висело плотное амбре, состоящее из запахов прелой земли, удобрений, человеческого пота и еще бог знает чего. Лена зажала нос.