— Ещё одно, — голос симайа вздрагивал, словно он думал, стоит ли это говорить. Потом решился. — Хьютай. Она тоже… изгнана. Её мир совсем рядом, но…

— Что? — Вэру уже начал злиться. Этот замкнутый мир показался ему поначалу необычайно уютным, он был бы не против пожить в нем. Но теперь ему совсем этого не хотелось.

— Знаешь, мы контролируем Р`Лайх ровно в той степени, в какой ОНА хочет этого. А эти миры принадлежат скорее ей, и наша власть над ними ограничена. Тут есть и другие силы, — очень древние, странные, темные, и не все они считают чужие страдания ненужными. Здесь, за нашей реальностью, живут сны и кошмары, — о том, что случилось, и что будет. Потом они обращаются в реальность… или гаснут. Чтобы обладать правом выбора, надо иметь выбор. Здесь осуществляются возможности — даже самые извращенные, чудовищные и страшные. Мир Хьютай был не таким. Но Р`Лайх решила изменить и его. Сейчас там очень плохо. И будет ещё хуже. Намного. Её мир… как бы сказать… протух, пока мы к нему летели. То, что там случилось, — ещё далеко не самое худшее. Но оно может стать худшим. Я видел здесь такое, и помню всё — это… мерзко. Мне… жаль Хьютай. Она не заслужила такой участи.

— Она… она страдает?

— Да. А я… я тоже люблю её…

Анмай сжался в комок, чувствуя, как родившееся в груди пламя сжигает его изнутри. Вот это было уже выше его сил. Ему стало очень страшно, когда он понял, что его собственная судьба от него уже не зависит. Ради неё, — только ради неё, — он был готов пожертвовать всем, даже жизнью, — глупое, иррациональное чувство, ставшее стержнем его естества. Он знал, что тысячу раз успеет проклясть себя за свою любовь, и за открытую «Укавэйре» дорогу к Бесконечности. Но он знал, что, оставив Хьютай страдать, он не сможет простить себя уже никогда… просто не сможет жить. Именно здесь симайа ошиблись. Он был готов страдать, чтобы искупить себя, да, но он не мог вынести, чтобы за него страдала любимая. Каждый должен искупать себя сам. И они не знали, не поняли, что его привязанность к ней перейдет все границы разумного…

Огонь внутри пылал всё мучительней. Его тело превратилось в нити боли, перетянутые напрягшимися до окостенения мышцами. Чувствуя себя полностью и окончательно погибшим, он сказал симайа:

— К «Товии». И быстрее.

* * *

Бешеное ускорение вжало его в сплетение силовых линий. Он уже ничего не видел, — под давлением перегрузки кровь отлила от глаз. Анмай едва мог дышать, — казалось, на живот въехала машина, вмяв его до самого позвоночника, за грудиной словно развели костер, — сердце разрывалось от боли, перегоняя тяжелую, как свинец, кровь, но эта боль была уже нестрашной.