Петра посмотрела на Боба.

– Но тебя я не благодарю, Боб. Я была готова его убить. Я бы это сделала. Я бы нашла способ.

– Он кончит тем, что сам себя убьет, – сказал Боб. – Он пытается прыгнуть выше головы – как Робеспьер, как Сталин. Люди увидят его образ действий, и, когда до них дойдет, что он отправит их всех на гильотину, они решат, что с них хватит, и Ахилл умрет.

– А скольких еще он убьет до того? И кровь их будет на твоих руках, потому что ты погрузил его в вертолет. И на моих тоже.

– Ты не права, Петра. За его убийства отвечает он, и только он. И ты ошибаешься насчет того, что было бы, если бы мы тебя с ним отпустили. Ты бы не пережила этот полет.

– Этого ты не знаешь!

– Я знаю Ахилла. Когда вертолет поднялся бы этажей на двадцать, тебя бы выбросили из двери. Знаешь почему?

– Чтобы ты видел, – ответила она.

– Нет, он бы подождал моего отлета, – сказал Боб. – Он не дурак. Собственная жизнь ему важнее твоей смерти.

– Так почему ты так уверен, что он убил бы меня сейчас?

– Потому что он обнимал тебя, как любовник, – сказал Боб. – Прижимая к твоей голове пистолет, он держал тебя с нежностью. Думаю, он бы поцеловал тебя, сажая в вертолет. Он хотел, чтобы я это видел.

– Она не дала бы ему себя поцеловать! – с отвращением сказала Вирломи.

Но Петра глядела в глаза Боба, и слезы на ее глазах дали более искренний ответ. Она уже позволила Ахиллу целовать себя. Как Проныра.

– Он тебя отметил, – объяснил Боб. – Он тебя полюбил. У тебя была над ним власть. И когда ты была бы уже не нужна ему как заложница, тебе нельзя было бы жить дальше.

Сурьявонг передернулся:

– Что его таким сделало?

– Ничего его таким не сделало, – ответил Боб. – Какие бы ужасы ни происходили в его жизни, какие бы страшные желания ни поднимались из его души, он сознательно шел навстречу этим желаниям, он по собственной воле делал то, что делал. За свои действия отвечает он сам, и никто другой. И уж точно не те, кто спасал ему жизнь.

– Как мы с тобой сегодня, – сказала Петра.

– Сегодня ему спасла жизнь сестра Карлотта, – сказал Боб. – Последнее, о чем она меня просила, – оставить отмщение Богу.