Почва превратилась в жидкую зловонную грязь, что так неохотно отпускает конские ноги, чавкает и хлюпает, старается удержать, повести в ту сторону, где ждет трясина…

Рундельштотт покосился на мое расстроенное лицо.

– Вот так и узнаешь, кто где родился, – сказал он с легкой насмешкой. – Да, топкая грязь, болото, гниющие растения, гнилые деревья… И ничего, привычно. А вот тем, кто родился и жил в дворцах…

Он сделал намеренную паузу, я прохрипел измученно:

– Я не родился во дворце!.. Но мир не состоит из одних болот. Может быть, я из жарких пустынь и барханов!

Его старческие глаза блеснули интересом.

– Что такое пустыни? И барханы?

– В другой раз, – ответил я и оглянулся на Фицроя, он поддерживает принцессу с одной стороны, Понсоменер с другой, а я, кто бы подумал, прокладываю дорогу наравне с престарелым Рундельштоттом!

Встретился ручеек, но и он слабо ползет по зловонной жиже, то и дело ныряя под рассыпающиеся от гнили стволы деревьев, которых и не узнать под слоем коричневого мха. Болотные растения торчат из грязи толстые, жирные, блестящие от слизи.

Воздух здесь, внизу, как мне кажется, не менялся уже тысячи лет, это где-то в других местах бывает ветер, а здесь вечный штиль, а когда наконец впереди показались настоящие деревья, хоть и покрученные болезнями, я лишь стиснул зло и устало челюсти.

Здесь уже не мох на стволах, а отвратительная слизь, откуда и берется, ветви такие же голые и блестящие, как и выползшие на поверхность толстые корни, похожие даже не на змей, а на исполинских дождевых червяков.

С веток свисают длинные лохмотья мха, гнилой туман вплетается в них, жутко и омерзительно, принцесса всего пугается, часто плачет, хотя старается не показывать нам слез, на ее одежде уже висят лохмотья то ли седой паутины, то ли мха, то ли это туман так уцепился за жертву…

Дорога постепенно шла вверх, под копытами начала похрустывать галька не галька, но камешки, уже не чавканье, а потом вообще копыта звонко и весело застучали по твердой сухой почве.

К полудню, когда прикидывали, где остановиться на обед, далеко впереди показались стены большого города. Фицрой ожил, даже принцессу нечаянно стиснул так, что она протестующе пискнула, но Рундельштотт сказал строгим голосом:

– Да, почти половина дороги до Санпринга уже за спиной. Но тем опаснее остальная часть…

– Где остановимся? – спросил Понсоменер.

– Ты знаешь, – сварливо ответил Рундельштотт. – Поближе, но не так, чтобы!

Я промолчал, не стоит лезть со своими указаниями, когда все делается без тебя достаточно правильно.

Когда близкие стены города начали проступать в просветы между деревьями, Понсоменер принял коней и взялся расседлывать, а Рундельштотт сказал твердо: