– И свобода, – сказал я, – братья-душегубы, вас примет радостно у входа… только мечи сами возьмите у тех героев в коридоре. Кто знает, новеньких сегодня ночью приводили?

Все молчали, только один наконец сказал из задних рядов:

– Если привели, то здесь камер много… А новое здание для тюрьмы только строят.

– Большое? – спросил я.

– Громадное, – заверили меня сразу несколько голосов.

– Демократия на марше, – сказал я с пониманием. – Вот ключи от остальных, как думаю, камер. Откройте все, но к выходу пока не рвитесь, там охраны побольше. Я пойду впереди, а вы держитесь сзади.

Несколько голосов с радостью закричали:

– Да, господин!

– Как скажете!

– Вам виднее…

– Мы за вами…

Тюрьма в самом деле оказалась битком набита заключенными, потому и охраны немало. Я поднимался по лестнице выше и выше, стрелял, сцепив зубы, мстил за подлое предательство и плен.

На каждом этаже свои тюремщики с ключами на пузе, а когда я переступал через их тела и шел дальше, прущая за мною толпа жадно хватала ключи и открывала за моей спиной одни за другими двери.

Когда поднялись на первый этаж, я уже начал тревожиться за своих, но чуть ли не в последней камере отыскались Фицрой, Грегор, Ваддингтон и остальные с корабля.

Они выскочили в просторный холл, обозленные и пристыженные, я не стал слушать их оправдания, крикнул:

– Нас обманули! Меня обманом, думаю, и вас. Потому и мы свободны от всех правил благородной войны. Жаль, убивать и грабить вволю не получится…

Фицрой вскрикнул:

– Почему?

– Некогда, – ответил я. – Мы в чужой стране, нужно убегать на причал к своему кораблю, если он еще там.

Фицрой сказал всем: