– Привет, – неуверенно ответил я.

Я хорошо запомнил нашу прошлую встречу, когда тем вечером постучался в дверь родного дома. Родители пришли в ужас, но Дэвид – он был, скорее, потрясен. Тогда я убедил себя в том, что он, возможно, ненавидит меня меньше, чем они, и эта мысль хоть немного, но утешала меня. Теперь же, когда мы снова стояли лицом к лицу, я вдруг почувствовал, как трясутся руки.

Он судорожно глотнул и переступил с ноги на ногу. До моей смерти мы были близки – даже, считай, друзья, и я ни разу не видел, чтобы он нервничал в моем присутствии. Я чуть отступил, пытаясь скрыть мой собственный мандраж.

– Я разговаривал с рибутами в трущобах, – начал Дэвид. – Они сказали, что ты пошел на окраину. Ну я и решил, что зайдешь сюда.

Я стиснул лямку рюкзака.

– Мама и папа знают, что ты здесь?

– Нет. – Он пожал плечами и выдавил что-то вроде смешка. – Они прячутся в квартире. А я улизнул. Как только услышал, что в городе объявилась куча рибутов, так сразу понял, что это ты.

– Почему ты так решил? – Я удивленно посмотрел на него.

– Да потому, что сначала ты заявляешься к нам домой, а, считай, уже на другой день в городе начинаются взрывы и исчезают все рибуты. А потом – снова взрывы, и все рибуты возвращаются. – Он ухмыльнулся. – Типа, где ты – там проблемы.

– Да ладно, в первый раз я был ни при чем. Вообще ничего не соображал. – Я улыбнулся при виде его озадаченного лица. – Это длинная история.

Меня захлестнуло невероятное облегчение, и вдруг ужасно захотелось обнять брата. Но такие проявления чувств были не приняты у нас даже в прошлой моей жизни, так что нелепо было и начинать.

Он кивнул и кашлянул:

– У тебя небось много таких историй? Ты в КРВЧ был?

– Был.

– Какой у тебя номер?

Я показал штрихкод:

– Двадцать два.

Его брови взлетели вверх.

– Да ты же еще практически человек! – воскликнул Дэвид.

Я чуть не рассмеялся и уже открыл рот, чтобы сказать, что и рибуты считают так же, но осекся. Был ли я «еще практически человеком»? При нашей последней встрече я ответил бы «да», но сейчас все выглядело иначе. Я уже убил одного и был совершенно готов к тому, чтобы убить Михея. Пусть я не сделал этого, но ведь человеком я не допускал даже мысли об убийстве. С другой стороны, тем чудовищем, каким считали меня родители, я тоже не был.