— Не спеши! — остановил майор взволнованного командира. — Второй сеанс связи через полтора часа. Вышли на нашей частоте. Душанбе, двести первая. Некий капитан Махонько. Утверждает, что ты его должен знать. На Алтае пересекались будто бы.

— Пашка Махонько?! Пересекались, ясный хрен! Что еще передал?

— Наши сейчас у него. Точнее, один Юринов. Еще сказал, что они всеми конечностями за нас. Легко не будет, но веселье обеспечат.

— Хрен с ним, с тем весельем, — отмахнулся Пчелинцев. — И не таких бобров любили. А хохол где?

— А вот тут сложнее. Пропал.

— Как пропал? — удивился Пчелинцев.

— Наглухо. Сцепился с местными абреками, положил какого-то деятеля, сейчас по горам бегает, с басмачами на хвосте. Еще не поймали.

— Вот же мудак. Ну раз не поймали, то и не поймают. Сколько до связи? — радостно выдохнул полковник.

— Примерно полтора часа, — взглянул на часы Дмитровский. — Как раз их командир подтянется, и Юринов будет. Заодно, может чего с Андрюхой прояснится.

— Полтора часа — это хорошо, — заключил полковник. — Пусть связюки каждую лампу прозвонят, чтобы не оборвалось.

— Глебыч, какие лампы? — не понял Дмитровский.

— Те самые, Вань, те самые. Которые на бронепоезде. Да, Владе ни слова. Потом.

Дмитровский понимающе кивнул.

Таджикистан, Пенджикент

— Салам алейкум, Фаррух.

— Ваалейкум Ассалам, ата. Я гляжу, вы нарушаете собственные Правила. Ты не похож на обычных языков Ирбиса!

— Все когда-то случается в первый раз… — горестно вздохнул посланник, сетуя на неудержимую судьбу. — Если для этого имеются важные причины. А они имеются. Присутствие Саттах-бека при нашем разговоре не будет лишним.

— Даже так? Тогда давай пойдем к нему, уважим возраст.

— И не подумаю сказать хоть слово против, ака.

Собеседники направились вглубь дома, надежно укрытого от палящего безжалостного cолнца раскидистыми ветвями деревьев.