Он поглядел на стол и увидел похожий предмет – деревяшку с углублением на конце. Посмотрел на Лишу, повторил ее действия и попробовал рагу. Оно оказалось превосходным, с незнакомыми сочными овощами, каких он раньше не пробовал. Джардир в охотку выхлебал рагу и подобрал остатки из миски ломтиком пышного хлеба, как сделали Гаред и Уонда.

– Потрясающе, – сказал он Лише, и по его спине пробежала дрожь – северянка явно была польщена. – У нас в Красии нет подобной еды.

Лиша улыбнулась:

– Мы многому можем научиться друг у друга, если сумеем заключить мир.

– Мир, госпожа? На Ала не может быть мира, пока алагай правят в ночи, а люди трусливо прячутся.

– Значит, люди не врут? Ты действительно хочешь завоевать нас и повести на Шарак Ка?

– Зачем мне вас завоевывать? Твой народ чтит Создателя, сражается в ночи и пролил кровь на алагай’шарак вместе с моими воинами, а стало быть, следует Эведжаху, сам того не зная.

– Еще чего! – возмутился великан. – Где мы – и где ваш мерзкий…

– Гаред Лесоруб! – Голос Лиши хлестнул, словно кнут дама. – Придержи язык у меня за столом, не то получишь столько перца, что замолчишь на месяц!

Гаред отпрянул, и Джардир вновь поразился могуществу этой женщины. По сравнению с ней дама’тинг казались кроткими.

Лиша повернулась к нему:

– Прости, Ахман.

Он радостно улыбнулся, и она пришла в замешательство:

– Что я такого сказала?

– Назвала меня по имени.

– Прости. Этого не следовало делать?

– Напротив. В твоих устах мое имя – музыка.

Лиша не носила покрывала, и Джардир увидел, как ее бледные щеки порозовели. Он никогда не ухаживал за женщиной, но сам Эверам подсказывал, что говорить.

– Больше трех тысяч лет назад мой предок Каджи правил этой землей от Южного моря до мерзлых пустошей.

– Так говорится в легендах, – согласилась Лиша, – хотя за три тысячи лет многое… забылось.