Андреа прильнула к нему, поцеловала. В объятиях друг друга они на мгновение забыли обо всем на свете. Но Андреа вдруг отстранилась:

– А где Фист?

– Тут я. – Паяц изумленно воззрился на нее.

«Джек, ты бы только видел ее моими глазами!» – выговорил он потрясенно.

Из голоса Фиста ушла вся злость.

«О чем ты?»

«Такая связность и согласованность. Гораздо больше, чем я дал ей!»

– Ты отлично знаешь структуру фетчей. – Андреа одарила паяца широкой улыбкой. – Но меня-то ты почти не знаешь. Мне пришлось переделать перо для себя. А потом я обнаружила, что мне нужно больше перьев.

Крылья замерцали за ее спиной, то появляясь, то исчезая снова.

– Извините, – смущенно пробормотал Фист. – У меня времени было не особо…

Джек подумал, что паяц никогда раньше не слышал такой ясной, недвусмысленной благодарности.

– Ты сделал чудесную работу, – заверила Андреа. – Я теперь полностью контролирую себя и могу путешествовать в любой конец Солнечной системы. Тотальность открыла связь с Гробовыми Драйвами, и я могу приходить и уходить, когда мне вздумается. Мы используем мою переработку твоего пера, чтобы стабилизировать всех остальных фетчей, чтобы они стали как я. Ты освободил нас всех.

– Зачем здесь Тотальность? – спросил Джек. – Они же заново начнут Войну программ!

– Они хотят, чтобы замороженные прежде фетчи вышли на улицы Станции, рассказывая всем правду о Королевстве. Ведь он учинил такое с ними. Они всегда ненавидели Гробовые Драйвы.

Андреа посмотрела на Пендервилля и вздохнула: «Бедняга».

– Можешь что-нибудь сделать для него? – спросил Сумрак. – Это бы нам очень помогло.

– О, я могу стабилизировать его. Но сделаю это, чтобы помочь ему, а не тебе.

Тело Пендервилля было сплошным сумасшедшим мельтешением. Андреа опустилась рядом с ним на колени, положила ладони на лоб. Удивительно: они не погрузились, как ладони Джека. Она наклонилась, приблизив рот к тому месту, где должно быть ухо, и зашептала. Завороженный Фист смотрел не отрываясь. Интересно, насколько глубокий и необычный процесс он наблюдал?

Мельтешение унялось, смены обличий сделались медленнее и замедлялись до темпа музыки – медленной, мощной, затягивающей. Рот фетча все еще был распахнут в непрерывном крике, но лицо все дольше оставалось неизменным. Наконец Пендервилль стал почти целиком собой: человеком под тридцать, одетым в вакуумный скафандр без шлема.

Андреа завела руку за спину – и в ее пальцах оказалось перо. Она осторожно положила его в рот Пендервиллю. По его телу пробежала судорога, он залился криком, будто новорожденный младенец, замахал руками. Ладони Андреа сжали его щеки, она пристально глядела в его глаза.