– Чегой-то? – раздался рядом с ним жестяно дрожащий голос. – Чегой-то здесь такое происходит? Газовый баллон, что ли, рванул у кого-то?..

Вспыхнул и описал ищущую дугу луч карманного фонарика. Охотник не глядя протянул руку на голос, отобрал фонарик, выключил его. Затем проговорил, громко, по-деловому отчетливо:

– Всем вернуться в свои дома! На территории работает оперативная аварийная бригада!

Трегрей не шевелился. А к Охотнику понемногу возвращались силы. Еще всего несколько мгновений ему понадобилось, чтобы понять: что же все-таки не так с аурой Трегрея.

Она неустойчиво моргала, неуловимо и беспрестанно меняя оттенки цвета. «Как неисправная лампа», – пришло в голову Охотника вульгарное сравнение. И это открытие очень приободрило его.

Недолго поискав, он выдернул из земли металлическую трубу, использовавшуюся в качестве опорного столба того забора, на который он опирался. И медленно и осторожно двинулся к Трегрею.

Тот качнулся – словно попытался было тронуться с места, но почему-то остался там же, где и стоял.

Охотник включил фонарик, который все еще держал в руке. Луч света ударил в неподвижную фигуру Трегрея, и Охотник, замерев, внезапно рассмеялся от вспузырившегося в нем громадного облегчения.

Силовое поле, выставленное Трегреем, все-таки не смогло дать адекватную защиту смертоносному шквалу.

Трегрей был едва жив. Вообще непонятно было, как он умудряется удерживаться в вертикальном положении. Лицо его, сильно посеченное стеклом, лоснилось от темной крови. Кровь виднелась и в прорехах одежды. Из правого бока торчал обломок металлической трубы, подобной той, которой вооружился Охотник. Правая же рука была перебита в предплечье, остро белела проклюнувшаяся наружу кость. Но самое главное: над ключицей Трегрея, в основании шеи жутко поблескивал большой треугольный осколок стекла. Так глубоко вонзился этот осколок, что, скорее всего, серьезно повредил горло – с губ Трегрея тянулись к груди вязкие кровяные полосы.

Но глаза витязя, отуманенные болью, были открыты, и страха в них не ощущалось.

* * *

Нуржан отнял руки от висков и открыл глаза.

– Не вижу его, – хрипло пробормотал он. – Не вижу…

– В таком бардаке разве что разберешь? – покрутил головой Борян Усачев. – Да что они все, посбесились, что ли?

Обесточенный город Кривочки шабашно гомонил. Внезапная темнота и потоки невиданной энергии страшно преобразили его жителей. Вернее, нет, не так. Они не стали кем-то другим – просто все то темное, что таилось в их душах, лежало под спудом, чем-то заглушенное и задавленное – например, страхом, угрозой наказания или стыдом, – радостно и бурно поперло наружу… Толпа с недалекой площади, где теперь резали общий рыхлый шум командные выкрики витязей из ЧОПа, пытавшихся навести там порядок, растеклась по близлежащим дворам. А во дворах встретили их те, кто еще совсем недавно намеревался провести новогоднюю ночь под традиционное улюлюканье «Голубых огоньков», а с наступлением Великой Тьмы дружно повысыпали из квартир, треща фейерверками и петардами, заполошно крича, точно этими криками стремились заглушить в себе что-то… Кривочцы жгли костры, разламывая на топливо палисадники, обрубая ветви с деревьев, скакали вокруг костров какие-то первобытные танцы.