Полицейские разворачивали рулоны желтой ленты. ОМОН втянулся в машины, откуда тут же повалили клубы табачного дыма. Кривочцы, не успевшие вовремя ретироваться, сильно забеспокоились.

Небольшая группа витязей, среди которых были Сомик, Нуржан и Мансур, покинула торговый центр. Полицейские остановить их не посмели.

Пересолин проводил витязей тоскливым взглядом, пошарил в пустой сигаретной пачке, смял ее в кулаке, уронил…

Группки кривочцев, сжимаемые лентами оцепления, слились в одну толпу, подвинулись ближе к мэру. Толпа выдавила из себя деда Лучка и Гаврилу Носова.

Дед Лучок оказался бос, ступал зябко подпрыгивая и в руках мял вечную свою бейсболку. Гаврила, обутый в новенькие валенки, был почему-то без штанов и в куртке пожарного. Руки его беспокойно-ищуще суетились; и, подойдя ближе к Пересолину, он вдруг стащил с ноги валенок и принялся тискать его – очевидно, за неимением шапки.

– Мы тут это… подумали, посовещались… – несмело начал дед Лучок. – Евгений Петрович!

Мэр Кривочек поднял на парламентеров воспаленные глаза, в которых прорезался искренний интерес: «Теперь-то вы что скажете?»

– Да? – проговорил он.

– Мы тут подумали… – завел сызнова Лучок. – Раз уж такое дело… Мы, значит, сами, своими силами, все восстановим, что того… разрушили. Все починим, все вернем, все оплатим… Всем миром!

– Сидеть уж больно неохота, – искренне признался Гаврила Носов.

– И это… – вдруг вспомнил Лучок. – Парк, который на месте Тимохина пруда строится, – тоже закончим. Общими усилиями! Всем миром! Вот клянемся! Честное благородное слово!

– Век воли не видать, – добавил Носов, видимо, уже начавший себя ощущать осужденным за прегрешения минувшей ночи.

Откуда-то выпрыгнул неожиданно чистенький бывший мелкий начальник ЖКХ, тот самый, идейный вдохновитель народных требований «компенсаций за пруд».

– А я смету могу составить! – поблескивая очочками, услужливо предложил он.

Но Лучок с Носовым глянули на «идейного вдохновителя» так сурово, что он испарился с прямо-таки неестественной скоростью.

* * *

На Чудесном холме было тихо.

Неподалеку от траурно склоненной палестры молча стояла небольшая группка. Женя Сомик втиснулся между кем-то, на него оглянулись, расступились. Он прошел дальше, увидев Ирку, остановился.

Ирка не плакала. Ирка куталась в темный платок, пряча от всех лицо. Ноги ее заметно дрожали. Фима Сатаров поддерживал ее, обняв за плечи.

Прямо перед Иркой на пустом примятом снегу алели обильные пятна крови.