На моей ладони фигурка лошади из синего стекла, ему должно понравиться. Некоторое время Вирья рассматривает ее, склонив голову набок, потом протягивает руку, касается пальцем морды, проводит по гриве, спине, и только после этого решается взять. Это не из-за страха передо мной, просто у него такие привычки. У них у всех здесь свои привычки.

— Мягкое стекло склан? — Вирья обнимает лошадку ладонями, дышит на нее. Мнет.

— Да. Видел такое?

— Только слышал. Это с твоей встречи?

— Да.

Под ловкими детскими пальцами фигурка поддалась и буквально через минуту уже напоминала сцерха. Я знаю об этом таланте Вирьи, и со стеклом у него должно получиться лучше, чем с глиной. Мне бы так хотелось.

— Как всё прошло?

Он любит задавать опасные вопросы. И никогда не спрашивает просто так. Иногда мне кажется, что в клетке вовсе не двенадцатилетний кхарнец, а кто-то несравненно более мудрый. И важный.

— Дядьки подписывают мир. Но не прекращают драться, — отчего-то говорю, совсем как с сопляком. С ним так — неправильно.

— Бывает, — но Вирья не обижается. Всегда спокоен.

— Еще — байга была.

— Кто-нибудь умер?

— Умер.

— А ты победил?

— Ну, можно сказать и так.

Снова он спрашивает о том, про что не хочется говорить. Но Вирья понимает без слов. Порой мне кажется, что он — единственный, кто вообще меня хоть как-нибудь да понимает. Ну и еще Элы могла бы, если б захотела. Вирья улыбается.

— Зато в пути родились новые нурайны.

— Почитаешь?

— Конечно. А еще — меня снова хотят убить.

— Тебе сказали об этом?