– Значит, он умрет красивым.

Разговор окончен, понял я. Мы стояли и ждали, пока Айталын кончит мытье.

– Уже! Заходите!

Мы зашли, и Айталын охнула. Зажала рот обеими ладонями, будто наружу рвался вопль ужаса, и нельзя было выпустить его, освободить, дать волю. Нюргуну дать волю можно, а воплю – ни за что.

– Не бойся меня, девочка, – сказал дядя Сарын.

Моя сестра убрала ладони:

– Я не боюсь. Мне вас жалко. Вы же слепенький, да?

Не сразу я сообразил, что Айталын видит дядю Сарына впервые. Мы-то с Мюльдюном привыкшие, про близнецов и речь не идет. А малышке каково, а? Пожалела убогого, добрая душа…

– Зряченький, – Сарын-тойон улыбнулся. – В корень зрю, в мякотку.

– Врёте!

Славная все-таки у меня сестричка. Добрая в маму, честная в меня.

– Вру? Тебе, душа моя? Да чтоб я сдох!

– А как вы тогда видите?

– А так, что все насквозь, и даже глубже. Вот ты, например, красавица. Правда? А этот бугай на ложе – голый и чистый. Тряпку ты выкрутила, повесила на край котла. Эй, котел! Бегом на место! И топтаться по одеялам не надо, помнёшь. Нет, душа моя, это я не котлу, это я тебе. Ты их лучше в уголок отнеси и сложи там. Теперь веришь, что я зряченький?

– Ой-боой…

Айталын часто-часто закивала: верю, мол.

– Веришь, что я разбужу твоего брата?

– Д-да…

– Вот и славно. Вера – лучшая помощница. Держит на плаву.

Он сам не верит, догадался я. Или верит, но знает что-то такое, о чем помалкивает.