– Перекуем! В лучшем виде! В самом лучшем!

– Самый лучший! – Уот расхохотался. – Самый-рассамый, кэр-буу!

– А ты помалкивай! Понял? Будет как новенький…

– Новенький! Безноженький! Ой-боой!

– Лучше новенького!

И кузнец завизжал на зависть дяде Сарыну:

– В Кузню его! Живо!

– Куда?! – ударил по ушам ответный визг. – Я первый!

В наш тесный круг ворвался вихрь – мальчишка лет десяти. Взопрев от чадной жары, мальчишка разделся до пояса. Рукава рубахи он завязал на животе кривым, похожим на дурную опухоль узлом. Концы висели засаленными хвостами, пряча от досужих взглядов причинное место. Если Уот приоделся, собираясь в Кузню, то парень был просто вызывающим оборвышем. Штаны прелые, в пятнах липкой мохнатой плесени. Сапоги драные, стоптанные. И сам красавец – кожа да кости, ребра наружу, мослы торчат.

Мальчишка скалил зубы, зыркал исподлобья.

– Эсех Харбыр! – гордо возвестил Уот. – Мой младший брат!

«Брат? Этот доходяга?!»

Я вовремя прикусил язык. У Эсеха всё было как у людей: две руки, две ноги. Два глаза на чумазом скуластом лице. И не скажешь, что адьярай. А если скажешь, что адьярай, так не нижний, а верхний, с Первых небес. Давно не мытые волосы падали Эсеху на глаза, парень всё время щурился. Прищур коверкал его лицо, превращал в лисью морду.

– Я первый приехал! Пусть ждет, калека!

Мастер Кытай открыл рот. Закрыл. Снова открыл:

– Ты бы уступил ему, а?

– Дудки! Пусть ждет!

– Ему надо. Очень надо. И мне надо!

– Всем надо! Я первый!

– Эсех – первый!