Как же много в нашей жизни причин стать адептом Тьмы, хочешь ты того или не хочешь! И как мало шансов уберечь в себе то, что позволит, несмотря на подстерегающие на каждом шагу человеческие невзгоды и лишения, сохранить внутри Свет.

Герыч все еще ждал ответа. Какого? Разве бывают ответы на риторические вопросы? Или это еще одно из проявлений сущности Темных – загонять вопросом в тупик, ставить в неловкое положение, требовать неудобных и ненужных подтверждений? Или это снова все тот же страх, боязнь ответственности? Скажет Угорь «Понимаю!» – значит, и ответственность уже, считай, переложена. Скажет «Не понимаю!» – значит, нужно будет убедить, описать во всех красках и подробностях, какому риску подвергнуты все три шкуры Темного мага – те самые, которые непременно спустят, сдерут, если узнают о преступном содействии Ночному Дозору.

– Ты еще можешь передумать, – глядя Герычу в глаза, проговорил Угорь. – А еще лучше – кинжал мне в спину воткни, едва я отвернусь. Ты ведь, кажется, именно это пророчил для нашей встречи, помнишь? Своим соврешь, что застукал вора. Героем станешь. М-м?..

У Герыча едва дым из ноздрей не повалил – не легкий пар от дыхания, а настоящий, ядреный дым с запахом серы.

– Вали! – проскрежетал он.

Угорь развернулся и пошел в сторону машины. Правда, первые десять метров он всерьез ждал либо окрика, либо более активного действия со стороны своего знакомого. Затем улыбнулся и ускорил шаг.

Он заправил бак под завязку, да еще и две двадцатилитровые канистры наполнил про запас, чтобы уже не отвлекаться на поиск бензоколонок по дороге. Конечно, неплохо было бы еще и выспаться как следует, и хорошенько подкрепиться. Евгений улыбнулся, вспомнив, как накануне, вывалившись из Сумрака, он принялся на глазах у изумленного Денисова пихать в рот все подряд – соленое домашнее сало, шоколад, вяленую рыбу, карамельку с повидлом и политый подсолнечным маслом черный хлеб. Он жевал все это минут пять без остановки, а Федор Кузьмич только ухал и почесывал затылок, не забывая доливать в кружку совсем остывший сладкий чай. Восполнить растраченные силы в тот момент было крайне, просто жизненно необходимо. Никогда еще Евгений не проникал самостоятельно так глубоко, никогда не проводил там столько времени!

Пользуясь заминкой, вызванной расконсервацией человеческих эмоций, он все же поперся на четвертый слой. Ползком, рывком, толчками – всеми способами пытаясь впихнуть себя в собственную неподатливую тень, словно в игольное ушко, он добился буквально пятисекундного пребывания на абсолютно гладкой серой равнине под розовато-белым, цвета раздавленной в молоке брусники, небом. Здесь наличие «родных» красок можно было только угадать, здесь песчинки нехотя демонстрировали таящиеся в себе перламутровые искорки. Вот только времени на то, чтобы разглядывать песок, становящийся радужным лишь при долгом и пристальном внимании со стороны наблюдателя, не было. К тому же помимо «родных» красок слоя тут присутствовала как минимум одна чужеродная. Прозрачное марево, зависшее над колодцем, здесь, на четвертом слое, превратилось в столб фиолетово-черного пламени.