— Для чего здесь дыра? — поинтересовался Сутулый: ни у кого, и у всех — сразу.
— Для того, чтобы не прело всё, что соприкасается с деревом, на котором сидишь, — прояснил Крон истинное положение дел, в столярном ремесле, незадачливому исследователю русской старины.
— А может быть — для проветривания недержания? — усомнился Комбат, недоверчиво посматривая на разноцветную табуретку.
— Недержание — чего? — возразил Крон. — Если газов, то по тыкве однозначно получишь, независимо оттого, привстанешь ты с табурета или нет!
— У меня в башке проводятся параллели с детским стульчаком, — вмешался Доцент, давясь от смеха.
— Да чего там гадать? — не выдержал накала прений Бульдозер. — Дыра нужна для того, чтобы сквозняком гостю геморрой надуло! Хозяин-то, небось, в кресле сидит или на мягком и тёплом стуле. Нечего, понимаешь, без приглашения по гостям шляться.
Остальные молча согласились с железным доводом и вернулись к незавершённым делам.
Уже длительное время Крон корпел над мундштуком для трубки: мастер-форма, акриловый слепок, гипсовый саркофаг — приспособление предполагалось быть массивным, потому что изготавливалось из эпоксидной смолы и имитировало янтарь. Но не это определяло размеры, а главное, толщину изделия. Мелкие муравьи Крона не интересовали, как заменители природного образования. Даже мёртвый шмель уступил место, далеко не из-за размеров, другому насекомому. В мундштуке был погребён: нет, не паук, а дохлый таракан, позаимствованный у знакомых, в те времена, когда они устроили в своей квартире газовую атаку, охотясь на усатых приживальщиков. Чего стоило Крону приспособить его на место, знают только Высшие силы но, теперь это была не просто трубка с янтарным мундштуком, а самый настоящий выпендрёж. В недрах искусственной смолы, среди прочего мусора, имитировавшего природные осадки, отлично просматривался рыжий таракан, не растерявший своих усов и навечно застывший, в растерянной позе.
— Крон, я читал, что есть специальные мундштуки, в которых струя дыма направляется вверх — на нёбо, — обратился к нему Бармалей, которому нечего было делать и от безделья, оставалось только вмешиваться в работу мастеров, строя нелепые предположения.
— Да-да, конечно, — не замедлил ответить Крон. — У меня, как раз, оно закрыто пластмассой так, что никаких вкусовых ощущений эта область не передаёт.
— Кто — оно? — не понял Пифагор.
— Нёбо — так перетак!
— Можно же снять, — удивился Бармалей простоте решения проблемы и неприятия, этого решения, отдельными гражданами.
— Можно, — согласился Крон. — В домашних условиях, оно, конечно, понятно, но я представляю себе другую картину: элитный клуб, кругом дымят кубинские сигары, по тысяче баков за штуку и тут — я достаю пачку беломора. Деловито разламываю папиросу и набиваю трубку. Можно, разумеется, подсуетиться и разжиться «Герцеговиной Флор», но не суть в этом. Далее: снимаю вставную челюсть, протираю её носовым платком и прячу в нагрудный карман; поправляю бабочку и смачно затягиваюсь…