– Конечно, я уже не та, что прежде. Но стоит только обзавестись собственным поваром, и искушение становится слишком сильным!

– Нет ничего плохого в том, чтобы хорошо поесть, – поддержал ее Фулкром.

– Вам, румелям, легко говорить, а вот мне стоит только глянуть на вкусненькое, как уже талия расплывается! Ну, могу я предложить вам выпить? Где-то у меня тут есть симпатяги-официанты, да не один!

– Нет, спасибо! – рассмеялся Фулкром. – Вряд ли мы пробудем здесь так долго. Надеюсь, Лан скоро найдет свое ожерелье.

– Симпатичная девочка, – заметила хозяйка.

– Это точно. Да вы не смотрите на меня, ешьте, пейте, если собирались.

– Нет, я сейчас слишком мало двигаюсь, мне нельзя столько есть и пить! Это в молодости я, что ни вечер, бывало, не сходила вот с этой самой сцены. – И она кивнула на скромно освещенный помост за спиной.

– У вас и теперь тут бывают интересные представления, – сказал Фулкром. – Взять хотя бы Малума вчера вечером. Куда там театру!

– Можно и так сказать. Хотя, надо признаться, я не очень-то люблю предоставлять свое помещение таким, как он.

– Вам не понравилось то, что он говорил? А мне так показалось интересно.

– По сути, конечно, все правильно. – Женщина откинулась на стуле и положила ногу на ногу. – Он, конечно, дело говорит, с этим не поспоришь. Да и я не стану притворяться, будто не боюсь пришельцев – их все сейчас боятся.

– И неудивительно, времена-то наши какие, – поддакнул Фулкром. – Так как же случилось, что он выступал тут у вас, с этим своим… шоу?

– О, он здесь частый гость, вернее, был им, до войны. Вон то кресло, у стены, всегда оставалось свободно – для него.

– У него было здесь свое кресло?

– Ну а как же, он ведь бандит.

Фулкром кивнул, притворяясь, будто смысл ее слов ему вполне понятен.

– У бандитов, – продолжала между тем женщина, – везде все схвачено, они здесь хозяева. А с хозяевами не спорят.

– Так не должно быть, – осторожно заметил Фулкром.

– Но в этом городе так есть, – сказала она. – И жаловаться бесполезно.

– Чем же заканчивают здесь обычно бандиты? И как так получается, что человек, у которого вчера в клубе было свое кресло, сегодня вдруг оказывается на сцене?